Шрифт:
Закладка:
А сидеть и переживать, что твоя жена не может снять деньги с твоего банковского счёта, потому что по идиотской банковской инструкции ты должен написать разрешение со своего имейла, не хочется. Сто мировых газет могут написать: «Навальный арестован и в тюрьме», но менеджер в банке всё равно будет отвечать: «Извините, ничем не можем вам помочь. Ему надо написать имейл или воспользоваться нашим очень удобным приложением для телефона». Открываю ноутбук. Необходимость написать много имейлов — один из самых частых поводов для раздражения у современного человека. И сейчас именно она подогревает во мне котелочек со злостью. А ведь всего три часа назад я сказал себе, что сегодняшний день — начало новой жизни — будет ознаменован моим исключительным спокойствием и доброжелательностью.
Юля собирает вещи, я пишу дурацкие имейлы и думаю о том, что спина болит всё сильнее.
Стук в дверь — ну кто там ещё притащился? Юля открывает, и я слышу её слова на английском: «Дэниэл, я ещё не разрешила снимать, я не готова».
Дэниэл — отличный и очень приятный молодой режиссёр. Он снимает документальное кино. Понятно, что ему нужны интересные кадры: приготовления, последние минуты сборов, совещания («Что делать, если…») и так далее. Чем живее и чем больше нервов, тем лучше.
Я предупредил его вчера, что позволю снимать сборы, но попозже, а камеру можно будет включать только с разрешения. Но какой режиссёр-документалист станет соблюдать это правило?
Вот я и нашёл повод сорвать на ком-то злость.
«Дэниэл, — ору из соседней комнаты, — какого хрена, мы же договаривались! Зачем ты это делаешь? Ты очень мешаешь». И, не удержавшись, добавляю непечатную фразу, начинающуюся на Get the…, а заканчивающуюся на …out of here[8], и сразу же жалею: не стоило так грубо.
Дэниэл ушёл. Заглянувшая в комнату Юля покрутила пальцем у виска: «Ты чего? У него камера работала. Вот будет тебе эмоциональный момент фильма».
Окей. В список дел на сегодня только что добавилось ещё одно: извиниться перед Дэниэлом. Гениально.
Дописал и отправил имейлы. Проверил, есть ли у Юли доступ к банковским программам (упражнение довольно бессмысленное, ведь все мои счета уже много месяцев заблокированы по искам «повара Путина» Евгения Пригожина, человека, ещё во времена СССР судимого за разбой, а сейчас ставшего благодаря дружбе с Путиным «успешным предпринимателем», монополизировавшим поставки питания в московские школы и детские сады).
Время поджимает, по графику сейчас ещё одно совещание — «Сценарии». Зову Леонида Волкова, начальника нашего штаба, Певчих, Киру. Юля тоже присоединяется. Кратко обсуждаем план ближайших действий на случай, если:
— мы беспрепятственно попадём домой;
— меня задержат в аэропорту и посадят;
— задержат, потом выпустят, подождут, когда возмущение утихнет, а потом арестуют;
— ничего не произойдёт, но меня арестуют через пару недель по другому делу.
Ну и так далее. Сценарии эти — не просто мысленные эксперименты и гимнастика для ума: мы перебираем изощрённые инструменты, которые Кремль уже использовал. В XXI веке против тебя действует не классическая репрессивная машина, а репрессивно-пиаровская машина. Всем игрокам важно общественное мнение. Одни и те же действия, но совершённые по-разному, могут либо оставить людей равнодушными, либо взбесить их и вытолкнуть на улицу. Тут важно всё, от дня недели до погоды.
Достаточно вспомнить, как хитро Кремль поступил с приговором по делу «Ив Роше», когда я получил условный срок, а моего младшего брата Олега упекли в тюрьму на три с половиной года. На последнем заседании 19 декабря суд назначил дату вынесения вердикта — 15 января. А потом молниеносно (и, конечно, совершенно незаконно) огласил приговор 30 декабря, избежав таким образом больших манифестаций: люди были застигнуты врасплох, а на следующий день — канун Нового года, подарки, праздничная суета, родственники, стол. Не до протестов.
Обсуждение наше касалось скорее вопросов оперативных: кто и что должен был делать немедленно. В целом, как работать, если меня посадят, не обсуждалось уже давно. С 2012 года, когда уголовные дела против меня стали печь как пирожки, мы миллион раз обсудили это вдоль и поперёк. К тому же все последние годы я по нескольку месяцев провожу под арестом, и наша организация преспокойно работает без меня — это предмет моей большой гордости, у нас крутая команда.
Мы позвали Ольгу Михайлову — моего адвоката, которая специально приехала, чтобы лететь со мной обратно, на случай, если меня задержат в зале пограничного контроля. С ней мы тоже быстро пробежались по возможным сценариям и решили, в какой последовательности будем проходить границу.
Михайлова считала, что меня задержат после «барьерчика», то есть после погранконтроля, а затем быстро уведут. Поэтому сначала пройдёт она, потом я, потом Юля.
Все эти важные вещи надо было обсудить, чтобы быть готовыми к любому развитию событий, но в целом я считал, что в день прилёта мне ничего не угрожает.
Я давно бросил попытки прогнозировать и анализировать поведение Путина и Кремля. Слишком много в нём стало иррационального. Это вполне объяснимо: Путин правит более двадцати лет и, как любой лидер в истории, торчащий у власти так долго, одержим мессианскими идеями, которыми царя щедро подкармливает окружение, — вроде идеи «Нет Путина — нет России», прямо провозглашаемой с трибун Государственной думы.
Реального соотношения сил внутри кремлёвских групп тоже никто не знает, что бы ни писали политологи. Поэтому надо не высчитывать, что они там думают, а делать то, что считаем правильным мы.
Тем не менее у нас есть общее понимание принципов работы медиа и общественного мнения. Чуть ли не единственное, что мы знаем о методах правления Путина, — это то, что он бесконечно проводит соцопросы и учитывает их результаты в своих планах. Арестовать меня в аэропорту ему просто невыгодно. Говоря откровенно, с чего бы Путину делать мне такой подарок?
Из всех сценариев изоляции, если уж она случится, этот для меня — оптимальный.
Во-первых, по делу уже есть решение Европейского суда, признавшего не только мою невиновность, но и полное отсутствие состава преступления.
Я так и заявил на совещании: «Хотите мне сказать, что они меня арестуют по делу, по которому уже есть решение ЕСПЧ? Не смешите меня».
Во-вторых, арест за «нарушение правил условного осуждения» слишком циничен даже по меркам Кремля. Сначала они сами пытались меня убить — отравили.
