как обычно в эти месяцы выпадало от 30 до 40 мм дождя604. Рошаль, командированный крайкомом в Актюбинск для инспектирования хлебозаготовок, писал: «В степи стоит действительно невыносимая жара, земля буквально стонет по влаге. Поздние посевы как пшеницы, так овса и проса (июньские)[,] как правило[,] не развились»605. К концу июля 1931 года несколько ведущих членов крайкома (Голощёкин в это время находился в Москве) написали Сталину и другим членам ЦК, сообщая, что по причине засухи республика неспособна выполнить план по хлебозаготовкам606. Сбылось предсказание Фрумкина, что неустойчивый климат республики будет периодически приводить к плохим урожаям. Тем не менее с точки зрения сталинского планирования нельзя было перекладывать ответственность ни на московское руководство, ни на климатические условия: республика была обязана восполнить недостаток зерна.

Урожай оказался провальным, а центр продолжал отправлять в Казахстан людей, увеличивая количество ртов в республике. К 1931 году она стала одним из главных мест назначения для спецпереселенцев — кулаков, насильственно изгнанных из своих деревень в предыдущие месяцы коллективизации. В 1930–1931 годах ОГПУ сослало в Казахстан 261 227 спецпереселенцев607. Большинство из них прибыли извне, как правило из Европейской России, хотя кулаки и баи, переселенные из одной части Казахстана в другую, тоже составили небольшую группу (6765 хозяйств) в рамках категории спецпереселенцев608. В 1930 году первая волна спецпереселенцев была отправлена заниматься рыболовством на берегах Аральского моря, а прибывшие в 1931 году были посланы в различные районы республики выращивать пшеницу, хлопок и добывать уголь609.

Абсолютное большинство спецпереселенцев (253 637 человек) прибыли в 1931 году – несмотря на очевидное ухудшение экономического положения в регионе. Николай Болдырев, отправленный вместе с семьей в Казахстан, вспоминал: «Нас повыкидывали из вагонов в сухой солончаковой степи в 10 км от начинавшего тогда строиться шахтерского города Караганды, без воды и продовольствия». Он продолжал: «Кроме ковыля и верблюжьей колючки – караганника, там ничего не было»610. Спецпереселенцы, отправленные на Аральское море, страдали от нехватки питьевой воды. Зоя Алексеева, посланная туда вместе с семьей, вспоминала начало голода в 1930 году: «А кормили плохо, многие умерли»611. Положение в республике, где уже начинались хаос и отчаянная борьба за выживание, еще усугубилось из-за того, что в 1930 году в Казахстан бежало около 150 тысяч человек, спасавшихся от раскулачивания в Сибири612.

Но и посреди этих бескрайних людских страданий московское руководство по-прежнему было сосредоточено на промышленном развитии. В августе 1931 года ЦК провозгласил, что Карагандинский угольный бассейн в Казахстане станет одним из важнейших центров добычи угля в Советском Союзе613. Некоторые спецпереселенцы (подобно семье Болдырева) к тому времени уже трудились в карагандинских шахтах, однако это объявление предвещало грандиозный рост размеров и значения Карагандинского угольного бассейна. Чтобы прокормить растущее число карагандинских рабочих, Москва должна была обеспечить источник пищи, который находился бы недалеко от промышленных объектов. В 1931 году был основан Карагандинский исправительно-трудовой лагерь (Карлаг), расположенный вблизи карагандинских шахт, и сюда стали посылать заключенных со всего Союза. В Карлаге они занимались главным образом земледелием, выращивая урожаи и разводя скот для тех, кто трудился в шахтах. Казахи могли голодать, а работники угольных шахт – нет. Советская власть в очередной раз подтвердила, что промышленность является ее главным приоритетом, который следует обеспечить любой ценой. В декабре 1932 года Карлаг насчитывал 10 400 заключенных614. В последующие годы он продолжал расти. Ему предстояло стать одним из самых крупных лагерей в Советском Союзе и просуществовать дольше, чем большинству из них615.

Чтобы расширить систему исправительно-трудовых лагерей в Казахстане и программу спецпереселенцев, московские власти начали захватывать казахские пастбища и «переселять» (то есть депортировать и принудительно сажать на землю) казахов, проживавших в других областях республики. В мае 1930 года Совнарком Казахстана передал в юрисдикцию ОГПУ 110 тысяч гектаров земли в Каркаралинском округе, где казахи составляли большинство населения616. В 1931 году, когда голод в Казахстане стал еще сильнее, многие казахи пытались вернуться в Караганду: Дамеша Ермекова (Дәмеш Ермекова), жена Темирбека Жургенова (Темiрбек Жұргенов), наркома просвещения Казахстана в 1933–1937 годах, вспоминала, что «голодные люди из последних сил потащились в Караганду». Она продолжала: «До Караганды было несколько десятков километров, и многие не выдерживали тягот пути, падали и умирали прямо по дороге»617. Рассказ Ермековой показывает, до какой степени страдания дошли голодающие казахи, изгнанные в засушливые районы Степи. Даже Караганда, центр принудительного труда, казалась им местом, где было больше шансов найти еду.

С началом первой пятилетки Кремль приступил к решающему бою с кочевым образом жизни. Коллективизация вкупе с непосильными, опустошительными хлебо- и мясозаготовками вела к обнищанию казахов, терявших свои стада – основу всего их существования. Стремясь искоренить кочевой образ жизни, власти криминализовали ряд обычных кочевых практик. Чиновники рассказывали о благотворных последствиях оседания на землю – «освобождении» земли, материальных и трудовых ресурсов, а также о грядущем взлете производительности земледелия в республике, но попытки осуществить эти преобразования закончились ничем. Зимой 1930/1931 года, когда в Казахстане распространился голод, Москва приняла меры, повлекшие дальнейшее ухудшение жизни в республике. Власти послали в Казахстан новых жителей (спецпереселенцев, свободных переселенцев-земледельцев и заключенных) и выделили им землю, отняв ее у кочевников, хотя сложнейшие планы «переселения» кочевников, живших на этой земле, еще и не начали осуществляться. Исходя в своих действиях отчасти из стереотипа о богатстве кочевников, ЦК выбрал в качестве приоритета интересы промышленности (задачу прокормить рабочих в Ленинграде, Москве или Караганде), не оказав никакой помощи голодающим казахам.

Пытаясь разобраться в намерениях советской власти, связанных с коллективизацией, ученые чаще всего выносили за скобки погодные условия – независимую переменную, которая была неподконтрольна властям618. Другие, фокусируя свое внимание на коллективизации перед наступлением голода на западе СССР, утверждали, что причиной неудач советской власти в 1929–1932 годах могла быть ее неспособность понять природные явления, предвидеть их и найти на них ответ619. Настоящая глава предлагает другой взгляд на роль природных факторов. Я подчеркиваю, что ЦК ВКП(б) располагал четкой информацией о рисках оседания кочевников на землю и о возможности засухи. Но, сконцентрировав свое внимание на увеличении производства зерновых, ЦК счел допустимым риском то, что в результате некоторые казахи могут пострадать.

Впрочем, хотя московское руководство предвидело возможность голода, оно столкнулось с рядом неожиданных последствий. Чиновничество низшего и среднего звена оказалось недостаточно развитым для наблюдения за процессом коллективизации. В некоторых районах республики советская власть существовала лишь номинально. Численность скота стала стремительно снижаться,