заставить отдать золотые безделушки, которые они накопили за многие годы неспешной добычи неочищенной руды в труднодоступных местах, но пока на острове не была налажена систематическая добыча золота, не было никакой перспективы обеспечить его приток в руки испанцев. В любом случае, как только давние запасы индейцев иссякли, заменить их оказалось нечем. А хлопок, которым Колумб предлагал восполнить нехватку ресурсов в случае отсутствия золота, в качестве заменителя не мог удовлетворить никого. В защиту этой политики следует сказать, что определенная дань должна была взиматься в качестве подтверждения вассальной зависимости от испанских монархов, которой индейцы теперь подлежали по приказу папы римского, а поскольку колония являлась дорогостоящим предприятием для короны, было важно обеспечить некоторую быструю отдачу от нее.

Карательные меры, предпринятые Колумбом, были достаточно энергичными и широкомасштабными, чтобы подтвердить его последующее хвастовство, что он «покорил» Эспаньолу. Во время серии кампаний, начиная с конца 1494 года, он сам, Охеда и Бартоломе Колон побывали почти во всех уголках острова. Колумб ожидал решительного перелома в военных действиях от захвата Каонабу, которого Охеда добился хитростью на фиктивных переговорах, якобы убедив вождя надеть «браслеты», оказавшиеся на самом деле кандалами. Однако это не сказалось на непокорности и сопротивлении индейцев, которые, возможно, даже возросли. «Обильная жатва», как Лас Касас иронически называл войну, привела лишь к срыву производства и истощению рабочей силы. Утверждение Лас Касаса, что в этом противостоянии было уничтожено две трети населения, без сомнения, недостоверно, но реальность должна была быть достаточно ужасной, чтобы приобрести такой масштаб в легенде. Пьетро Мартире, чей взгляд на индейцев был более беспристрастным, чем у Лас Касаса, считал, что число погибших составило 50 000, при этом виня во всем голод, вызванный тактикой выжженной земли, примененной местными жителями. Даже историк Гонсало Фернандес де Овьедо, который разделял предубеждения большинства поселенцев против индейцев и приписывал вспышку насилия их нежеланию сотрудничать с захватчиками, говорил о бесчисленных жертвах[284].

На кого бы ни возлагали вину за начало кровопролития – на индейцев или на подчиненных Колумба, особенно на Алонсо де Охеду, – как правило, в тех же источниках XVI века Колумбу приписывали прекращение кровопролития. В конце марта 1495 года он повел внушительную колонну вглубь острова, и 200 испанских пехотинцев, 20 лошадей и 20 собак, с отрядом местных вспомогательных войск под командованием Гуаканагари, рассеяли повстанцев «как стаю птиц». В центре Эспаньолы Колумб построил новый форт Консепсьон-де-ла-Вега и получил обещания покорности и уплаты дани от «многих вождей». Согласно легенде о Колумбе, в результате на острове воцарился «такой мир и безопасность, что христианин мог без опаски отправиться куда угодно в одиночку, а индейцы несли его, куда бы он ни пожелал, на своих плечах, как вьючные лошади». Во времена Овьедо в Консепсьоне находилось святилище, где у подножия креста, установленного Колумбом, совершались чудеса[285]. На самом деле мир был иллюзией. Большая часть дани так и не была выплачена, и Бартоломе Колону пришлось предпринять еще одну кровавую кампанию в следующем году. Тем не менее стоит отметить, что Колумб всегда с гордостью оглядывался на свои достижения в Консепсьоне. В своем последнем завещании он выразил желание внести вклад в часовню на помин своей души и душ членов своей семьи на Эспаньоле, «которую Бог даровал мне чудесным образом, и мне было бы приятно, если бы меня поминали в том месте, где я призывал Его, оно называется Консепсьон-де-ла-Вега»[286].

В 1495 году Фердинанд и Изабелла провели первое судебное расследование исполнения Колумбом своих обязанностей отнюдь не для того, чтобы улучшить положение индейцев, а скорее в ответ на жалобы колонистов. Обычная процедура, странным было в ней только то, что она проходила во время пребывания в должности того лица, против которого расследование и велось[287]. Инспектор Хуан Агуадо прибыл на Эспаньолу в октябре 1495 года. Они с Колумбом хорошо знали друг друга, то был еще один пример неспособности Колумба сохранить коллегу в качестве друга. Как участник второго пересечения Атлантики, он получил благодарность командира за то, что «служил хорошо и преданно». Но какое-то неведомое неприятие дела Колумба заставило его вернуться в Испанию, возможно с Бернардо Бойлом и Педро Маргаритом. Таким образом, в глазах Колумба он был, несомненно, замаран принадлежностью к вражеской фракции. Что он раскопал теперь против своего бывшего командира, когда вернулся, имея все возможности досадить ему, неизвестно. Последующие упоминания самого Колумба об этом эпизоде свидетельствуют о его удовлетворенности исходом дела. Данный опыт, по-видимому, убедил Колумба в том, что борьбу за власть в колонии можно выиграть только при дворе, и он подготовился к отъезду в Испанию, возможно, специально для того, чтобы выступить с заявлением в связи с отчетом Агуадо, в начале 1496 года. С одной стороны, его уход выглядит как бегство от неразрешимых проблем и неприятных обстоятельств. С другой – он все же оправился от худшего кризиса в своей жизни: восстановил пусть и непрочный мир в колонии; продал индейцев и подкупил колонистов; вернулся на прежнее место пребывания после провала Кубинского проекта. Он вышел непобежденным из расследования Агуадо. Он мог бы передать свои полномочия Бартоломе и уйти с некоторой надеждой на успех в будущем. Благополучное возвращение на «Нинье» в Испанию в марте 1496 года, возможно, помогло ему привести в порядок мысли, хотя он все еще не оставлял идею найти амазонок. Но восстановление здоровья Колумба, как и улучшение его положения, было лишь временным. В течение следующих двух лет он получал инструкции от Фердинанда и Изабеллы по будущему управлению колонией, планировал свое возвращение, защищался от клеветников и вынашивал новые исследовательские проекты – и все это время находился в опасном неведении о худших испытаниях и еще более сокрушительных неудачах, ожидавших его впереди.

6

«В вашей воле продолжить это дело»

Июнь 1496 Г. – Август 1498 г. и третье путешествие через Атлантику

Хотя репутация и не пострадала от расследования Агуадо, прием Колумба на родине после его второго путешествия не сопровождался ни обнадеживающими пирушками, ни курением фимиама, которыми он наслаждался в 1493 году. Недовольство колонистов и отдаление поисков Азии придали смелости его критикам и встревожили покровителей. Следующие два года жизни Колумба, прежде чем ему был предоставлен отпуск для третьего пересечения океана, прошли во власти беспокойства по поводу уступок, которых он с трудом добился от монархов. Он сам так подытожил ожесточенные дебаты, в которые оказался вовлечен:

«В Испании начали ругать меня и принижать значение начатого там дела, потому что я не сразу отправил корабли, груженные золотом, причем не учитывалась ни краткость отпущенного на это времени, ни все, что я говорил о многочисленных проблемах. И в этом