Он перебил меня:

— Что я? Вот Лида Рожкова — это да! Вот о ней стоит говорить. Зайдешь к ним в приемную, аж все сверкает. Чистота — любо посмотреть. Пол моют с песком и мылом. Марля, как снег, белая. Сами все в белом. Зайдешь и ступить ногой не знаешь куда. Я у них из бидонов прямо в цистерну молоко сливаю. Привезу на маслозавод — и анализ лучше всех.

Степь кончилась. Мимо неслись совхозные постройки. А он все рассказывал о поразившей его людской заботе, о душевной чистоте, о девушках. И вдруг резко бросил баранку руля. Машина остановилась.

— Вы извините, вот сюда как раз и надо заглянуть. Да! Да! Как у них сливаю, так свой фильтр достаю. Специально сам смастерил. И каждый раз так, как ни приеду. Аж зла не хватает. Уж сколько раз им говорил. Вот идемте, идемте, — подхватив под руку меня, взволнованно говорил он. — Посмотрите сами, да напишите про них как следует. Куда это годится, такая грязища!

Я еле поспевал за его широким шагом.

Мы вошли в сырую тесную комнатушку. Прелый запах силоса, навозной жижи ударил в нос.

— Сегодня еще, на удивление, кто-то у них догадался пол метлой шаркнуть, — внимательно оглядывая комнатушку, бросил он. — А вчера я утром приехал, так еле дверь открыл, вот такая куча силоса была навалена. Сам его отбрасывал — попасть не мог. И что они, будто не понимают, что стоит только силосной соломинке попасть в молоко, как оно сразу начинает скисать. Оно от одного такого запаха скиснет, — запальчиво выкрикнул он.

Куда делось то безразличие, с которым он сидел за рулем. Это был совсем другой человек, с душой чуткой, живой, хозяйской…

— Как это вы сегодня додумались пол помыть? — спросил он одну из работниц.

Девушка повернулась к нам. И я увидел, как румянец, мешаясь с веснушками, зажег теплые крепкие щеки. Она улыбнулась. Хорошие синие глаза были у нее.

ДОМ КУЛЬТУРЫ СОВХОЗА ИМ. ГОРЬКОГО.

— Ты что это, Володя, так при чужом человеке?

— Да у вас всегда не как у людей! Ведь после того, как потаскаешь ваши бидоны, так шаровары хоть в стирку отдавай. Как вам не стыдно? Хоть бы ты, Тамара, как следует взялась за вашего бригадира, за девчат…

Он не договорил. Девушка ласково, безотрывно смотрела ему в лицо. Горели щеки, глаза блестели. Он умолк и, махнув рукой, решительно направился к машине.

— Я обязательно скажу им, только не сердись, Володя. Ладно? — неслось вслед.

В ту минуту мне подумалось: может быть, парню совсем не обязательно ходить в кино, чтобы встретить там девушку?..

На маслозаводе мне сказали: фамилия этого парня Балмашнов.

Живут два друга

Сентябрь стоял сухой. Осыпались хлеба, а у Васи, как на зло, трактор забарахлил. Стучит что-то в моторе — и баста. Стоит трактор, стоит комбайн. По соседству работал Виктор Онищук. Кинулся он к нему.

Послушал Виктор мотор и сказал:

— Подтяни вкладыши подшипников.

Не помогло. Снова стучит мотор.

— Посмотри гайки у маховика…

Опять из-под трактора торчат Васины ноги. И снова стучит мотор. Почесал затылок Виктор. С досады бросил окурок, растер ногой.

— Давай трос.

И, зацепив трактор Зубкова на буксир, потащил на стан. Трактор разбирали вдвоем. Собирали долго.

— Знаешь, Виктор, — Вася вытер паклей масляные руки, в темных глазах горячий блеск, — давай, ты мне практику, а я тебе теорию!

Виктор улыбнулся:

— Договорились.

Так и работают в одной бригаде. Ремонтируют трактора «Беларусь». Утром в цех идут вместе, на обед тоже. Стол один, койка одна. Хлеб, соль, табак — пополам. Все чаще вечерами в их окне свет. Над столом две склоненные вихрастые головы. В совхозе открылись курсы по повышению квалификации. Друзья записались одними из первых. Теперь в жарких спорах проходит время.

Долго им не давался гидронасос. Остались после занятий. Главного инженера совхоза пригласили. Сидели долго, но разобрались.

В монтажном цехе, где парни ремонтируют трактора, заведен такой порядок: когда план выполнен, над дверью горит яркая лампочка. И вот уже несколько дней она не зажигается. Комсорг центральной усадьбы Масхут Валеев ломает себе голову: «Что делать? График летит. Красить трактора некому. Мастер заболел».

…В цехе пусто и тихо. Цех отдыхает от гулкого рабочего дня. В конце прохода вереница тракторов и двое парней: Василий и Виктор.

Слегка потрескивая, шумит электронасос. Василий разводит бензином краску. Мешает. Наливает в банку. Виктор тщательно прокрашивает каждый узел.

Стрелки часов неутомимо отстукивают минуты. Последний раз Василий заливает краску. Сам поглядывает на лампочку над выходом. Завтра снова загорится она. Зажжется ярким красным светом.

Бишбармак

Весна шла в степь. Старый чабан Кендже Бесингалиев, рукой прикрыв от солнца глаза, всматривался в степную даль. Как серое облако, навстречу ему плывет по белому полю отара овец. Сбоку неожиданно появляется черная точка.

— Эй, Колька! — кричит он подпаску, — у тебя глаза зорче, посмотри!

Колька Ибатов — его «правая рука». Он знает, что старик ценит его за проворство и находчивость. И сейчас, послушно вскинув голову, смотрит в сторону вытянутой руки чабана. А комочек растет на глазах, он уже со студенческий чемоданчик.

— Газик! — радостно сообщает Колька.

— Кто едет? Зачем едет? Только что были, — вслух не разделяет его радости старик.

А сам ищет ответа. Перебирает в памяти, зачем могут приехать.

Газик, подняв вихрь снежной пыли, останавливается у самых его ног.

— Исамс! — громко и бодро приветствует старика управляющий.

— Как, падежа нет? — спрашивает зоотехник Назаров.

Все идут в кошару.

— У тебя все хорошо. А вот в соседней кошаре чабана нет уже неделю, — говорит чабану Сакенов.

— Может, возьмешь, а? — мягко спрашивает Назаров.

— Эх! — закряхтел старый Бесингалиев. — Куда мне! Со своими овцами работы по горло. Ведь старик я.

И закачал головой.

— Нет, тяжеловато для меня. Это 1200 штук будет. И во сне столько не видел. Нет, тяжело!

Сакенов, зная характер старика, заговорил с ним по-казахски. Негромко, но убежденно. И старик сдался.

— Ты слышишь, Колька? — словно только тот мог понять, какое нелегкое дело сейчас взвалил он себе на плечи.

…Отару осматривали в сопровождении старого чабана. Чувствовалось, что Бесингалиев взволнован.

— Вон стоит овца, — показывает он рукой. — В этом году она первый раз окотилась. Не приняла ягненка. Унес я его домой. Жена теперь поит с ложки коровьим молоком.

Колька Ибатов идет рядом. Слушает. Посматривая то на нас, то на него. Неожиданно тянет Бесингалиева за рукав и показывает на овцу. Та, с деревянным равнодушием поглядывая на нас, сладостно позевывает. Бесингалиев, вскинув голову, смотрит.

— Колька,