А вот что, отвечает ему дед Пыня. Видишь этот пакетик? Так вот возьми его и припрячь у себя дома. Но только так, чтобы никто не видел! И пускай он у тебя хранится. А когда я его у тебя спрошу, ты принесешь мне его немедленно, хоть днем, хоть ночью. Уяснил? Сделаешь? А чего же не сделать, сделаю, обещает Гена… А что в том пакетике? А вот это, сурово отвечает дед Пыня, не твоего ума дело. И не вздумай в него заглядывать! Пускай он себе лежит, покамест я его у тебя не спрошу… А я уж расстараюсь, чтобы никто тебя не тронул за твое подлое поведение. А вот если ты меня обманешь или куда-нибудь подеваешь тот пакетик, тогда уж, конечно…

Гуров выдохнул после столь длинной речи, опустился в кресло и закрыл глаза. Так он сидел минуты две, а затем сказал:

– У уголовников это называется взять на кукан. Иначе говоря, подцепить на крючок. Между прочим, очень надежный способ. Жертва, опасаясь за свою жизнь, будет молчать и выполнять все, что ей прикажут. В общем, патриархальный, известный бандитский прием. И, конечно же, старый уголовник Пыня распрекрасно с ним знаком. Так что если эти гипотетические раритеты и вправду существуют, то нам не мешает пообщаться с бывшим охранником Геной.

– Так пошли искать Гену! – с энтузиазмом воскликнул Федор Ильич.

Гуров ничего не ответил и потянулся к телефону.

– Алло! – сказал он через некоторое время в трубку. – Галина Никитична? Рад вас слышать. Что вы говорите?.. Да, разумеется… Вы на редкость проницательны… Конечно же, нам опять понадобилась ваша помощь. Ну, не надо так тяжело вздыхать, а то меня начинают мучить угрызения совести… Да, конечно: когда есть совесть, это хорошо. А дело у меня к вам вот какое. Скажите, вы еще не уволили вашего охранника Гену? Ах, пока только отстранили от работы… Да-да, я понимаю – кадры… А где он сейчас, вы, случайно, не знаете?.. Ну, а найти его можете?.. Да-да, перезвоните… И скажите, чтобы бежал к вам немедленно! Но только не говорите ему, что это мы его разыскиваем. Придумайте что-нибудь. Скажите, к примеру, что ему в связи с увольнением полагаются какие-то выплаты или что-то в этом роде… Что?.. Нет, пока не могу. Тайна следствия. Рад, что вы меня понимаете. Ну, я на вас надеюсь. А когда он у вас появится, то позвоните мне, ладно? Но так, чтобы он не слышал… Вот и ладненько. Буду ждать.

Заведующая перезвонила быстро, через какие-то полчаса.

– Он здесь, – сказала она. – Что мне делать дальше?

– Попросите его подождать, – проговорил Гуров. – Мы будем через пять минут… Ну что, пошли? – глянул он на Федора Ильича. – Значит, так. Я буду общаться с Геной, а ты находись рядом и с важным видом изредка мне поддакивай. А что к чему, поймешь по ходу разговора.

Глава 20

Для беседы с Геной заведующая по просьбе Льва Ивановича выделила отдельный кабинет. В нем Гуров, Федор Ильич и Гена и расположились.

– Обижаешься на меня? – усмехаясь, спросил Гуров у охранника. – Вот, мол, втянул тебя в опасное дело, бросил, так сказать, под танк без гранаты. А только отчего же ты не винишь самого себя, а? Разве это я заставил тебя бегать за водкой старикам и продавать им ее втридорога? А ведь это, Гена, должностное преступление. За такие вещи увольняют с работы со свистом и без выходного пособия. Далее. Разве я тебя не предупреждал, что со старичками нужно обращаться аккуратно, чтобы они тебя не заподозрили? А ты к ним сунулся, как слон в посудную лавку. Вот они тебя и разоблачили… И кто же здесь больше виноват – я или ты?

Гуров умолк, откинулся на спинку стула и стал смотреть на Гену долгим и внимательным взглядом. Охранник был ему понятен, что называется, от начала и до конца, и снаружи, и внутри, и по диагонали, а потому он знал, какие ему слова скажет в дальнейшем и что Гена ответит на эти слова и вообще как себя поведет. То есть если охранник и впрямь был причастен к хранению выкраденных у убитой старухи раритетов, то он обязательно в этом сознается. Поупорствует какое-то время, но сознается.

– Но ты, Гена, не опасайся стариковских угроз, – нарочито серьезным тоном произнес Гуров. – Что старики! Пошумели и забыли. Тебе, Гена, сейчас нужно бояться другого – тюрьмы. Вот чего тебе надо опасаться.

– Э-э… – растерянно проблеял охранник, явно не ожидавший таких слов от Гурова. – Какой тюрьмы… почему? За что?

– За соучастие в убийстве старушки! – наклонившись к самому лицу Гены, шепотом произнес Гуров. – Той самой, которую убили в саду. Вот тут-то ты влип по самое не балуй! За то и ответишь по закону!

– Я не убивал никакой старушки… никого я не убивал! – нервно воскликнул Гена.

– Разве я сказал, что ты ее убил? – совсем иным, на этот раз удивленным тоном спросил Гуров. – Федор Ильич, ты слышал от меня такие слова?

– Нет, – с важным видом ответил Федор Ильич.

– Вот видишь, Гена, ничего такого я не говорил. Я сказал – за соучастие, а не за убийство. Но это без разницы. Что за убийство, что за соучастие – а тюрьма все едино. Так что плохи твои дела, Гена. Можно сказать, совсем никудышные.

– Какое соучастие? – вскинулся охранник. – Выдумываете вы все! Нигде я не участвовал… не соучаствовал!

– Не соучаствовал, говоришь? – Гуров вновь перешел на полушепот. – Может, ты скажешь, что и сверточка никакого не принимал ни от кого на хранение?

Гуров произнес эти слова и понял, что попал прямо в цель. Слова о сверточке Гену потрясли, уничтожили и добили.

– Э-э… А-а… О-о… – проблеял Гена.

– Ты можешь проблеять хоть весь алфавит, включая мягкий и твердый знаки, и все равно это тебе не поможет! – с напором произнес Гуров.

– Точно! – подтвердил Федор Ильич. – Потому что нам все известно!

– Вот именно! – энергично махнул рукой Гуров. – Ну, так где он?

– Пакетик? – с готовностью спросил Гена.

– Да.

– У меня дома… лежит… но я его не открывал и не знаю, что в нем.

– И кто же его тебе дал? – опять навис над Геной Гуров. – Мы, конечно, и без тебя знаем, но надо, чтобы сказал ты. Потому что иначе сядешь за соучастие. А скажешь – будешь всего лишь свидетелем. Ну, так кто же?

– Этот… дед Пыня, – признался Гена. – Сказал, чтобы я его хранил и никому не показывал. И еще – никому