глаз и ушей. Приставить к деду своего человека, чтобы он выпытал у старика, что и к чему? Опять же, где его взять, такого человека? Тот же дед Тунгус на такую роль явно не годился по своим моральным характеристикам и жизненным убеждениям: никакой уважающий себя уголовник старой закалки не пойдет в осведомители. А уж дед Тунгус себя уважал, это было заметно по каждому его слову и телодвижению. А больше, кроме Тунгуса, приставить к деду Пыне было некого.

– Попробуем рассуждать логически, – сказал Гуров. – То есть поставим себя на место преступника. Попытаемся мыслить так, как мог бы мыслить он. В конце концов, это классика, которую должен знать любой сыскарь: хочешь понять логику преступника, попытайся смотреть на мир его глазами. Влезь в его шкуру. Думай, как он, чувствуй, как он, бойся, как он.

– Все правильно, – согласился Федор Ильич. – В детективных романах так и говорится.

– Значит, я захотел убить несчастную старушку, – предположил Лев Иванович. – Дополнительный красноречивый и важный штрих – я ее хорошо знаю, и она меня тоже. Что ж, замечательно, это мне и нужно, потому что убить знакомого человека гораздо проще. Знакомый тебя не опасается, он доверяет тебе… Теперь главное – выбрать подходящее для убийства время. Дождливая полночь – это как раз то, что нужно преступнику. Во-первых, поздно и потому вряд ли на месте убийства встретится кто-нибудь посторонний. Во-вторых, дождь, а он еще больше уменьшает шансы встретить кого-нибудь постороннего. Замечательно! Второе условие – это место. Убивать старушку в ее комнате или, допустим, в беседке, что во дворе дома престарелых, рискованно. Обязательно кто-нибудь увидит или услышит. Значит, старушку нужно выманить в какое-то уединенное и глухое местечко. Тропинка, ведущая от задней калитки дома престарелых в глубину сада, – самое то… А теперь давай ты, Федор Ильич. Продолжай мою мысль.

– Продолжаю, – откашлялся сыщик-любитель. – Значит, так. Об орудии убийства рассуждать смысла нет. Как говаривал дед Тунгус, у них в богадельне почти все старики сапожники. Стало быть, раздобыть шило дело самое простое. Остается последнее, решающее условие – выманить старушку из комнаты и отвести ее ночью в пустой дождливый сад. Конечно, для этого ей нужно сказать какие-то особенные слова. Допустим, я знаю такие слова и я их ей сказал… Каким именно способом я их сказал? Скорее всего, позвонил по телефону. Идти в полночь к старухе, стучать в ее дверь – значит привлекать лишнее внимание. А дальше, думаю, все и без рассуждений понятно.

– Да, пожалуй, – согласился Гуров. – А потому попробуем поразмышлять на тему о том, что было дальше, после убийства. Первым делом убийца обыскал карманы убитой. Что он в них искал? Самое простое предположение – телефон старушки, о чем все мы, включая майора Прокопеню, говаривали неоднократно. Как-никак на нем должны значиться номер и время входящего звонка, а это, как ни крути, улика. Искал ли убийца в карманах старушки еще что-то? По моему мнению, да. И, скорее всего, не нашел. Потому ему и пришлось взламывать комнату старушки, ее сундук и шкатулку. Вот только нашел он искомое или нет? И что он с ним сделал, если нашел? Как ты думаешь, Федор Ильич?

– Тут особо и думать нечего, – ответил сыщик-любитель. – Потому как возможны лишь два варианта того, что убийца сделал с найденным. Либо сразу же уничтожил, либо надежно припрятал. Я думаю, что все-таки уничтожил. Спрятанное всегда можно найти, а это, как-никак, вещественное доказательство. А наш убийца человек осторожный. Вот как тонко он продумал все детали преступления! Не подкопаешься. Никаких свидетелей. Одни смутные догадки. Нет, что бы он ни нашел в карманах старушки и ее комнате, он это уничтожил! Никаких сомнений.

– Может, ты и прав, – сказал Гуров. – Но, с другой стороны, может, и не прав.

– Это где же ты здесь увидел другую сторону? – с подозрением взглянул на Гурова Федор Ильич.

– Допустим, убийца действительно выкрал раритеты старушки, но не уничтожил их, а надежно спрятал, – предположил Гуров.

– Это еще зачем? – поднял брови Федор Ильич. – Чтобы себя выдать? А вдруг найдут эти самые раритеты?

– А вдруг они ему по-особенному дороги? – выдвинул встречное предложение Гуров. – Тогда как?

– Сентиментальный убийца, – хмыкнул Федор Ильич. – Ну-ну.

– Старики – народ особенный, – сказал Лев Иванович. – Сентиментальный. Ты сам посуди. Впереди у них ничего нет, все в прошлом. Вот они и цепляются изо всех сил за свое прошлое. Вспоминают. В этом и заключается смысл их стариковской жизни. На завтрашний день они не надеются. Но воспоминания штука ненадежная, особенно в стариковском возрасте. Другое дело, какие-то зримые доказательства минувшей жизни. Например, письма или фотографии. О чем, кстати, заведующая нам и говорила. Ведь как трепетно старики к ним относятся. Запирают на семь замков, никого к ним не подпускают. Наверно, это самое дорогое, что у них осталось в жизни. Нам-то, конечно, пока этого не понять, ибо мы с тобой пока еще не совсем старики. Вот доживем до их возраста… Впрочем, дело сейчас не в нас, а в убитой старушке и ее убийце. Допустим, то, что он искал в комнате старушки, и в самом деле какое-то вещественное напоминание о прошедшей жизни.

– И что же из этого следует? – заинтересованно спросил Федор Ильич.

– А вдруг эти самые раритеты – их общие? – глянул Гуров на собеседника. – Может такое быть?

– Ты это о чем? – не понял Федор Ильич. – Что, по-твоему, могло быть у них общего?

– Например, их переписка. Предположим, они когда-то писали друг другу письма. Или – их совместные фотографии. Или еще какие-то свидетельства их совместной жизни… я уж и не знаю.

– Но тогда тем более он должен их уничтожить. Ведь это же документальное доказательство их знакомства. А знакомство наш старичок Пыня категорически отрицает…

– Ты забываешь о стариковской сентиментальности, – сказал Гуров.

– Значит, говоришь, спрятал? – недоверчиво спросил Федор Ильич.

– Не исключено, – ответил Гуров.

– И все равно я не верю ни в какую такую оперетту! – решительно произнес Федор Ильич. – Убийца – он и есть убийца. Холодное и расчетливое существо.

– Ну, не скажи, – не согласился Лев Иванович. – Криминальная практика утверждает, что в общем и целом все убийства совершаются из двух побуждений: из-за страха и из-за сентиментальных порывов. Убийство по причине ревности, убийство мужем неверной жены – все это и есть те самые убийства на сентиментальной почве. А теперь прикинь, сколько таких убийств совершается в реальной жизни!

– Так что же, – ухмыльнулся Федор Ильич, – несчастная старушка была неверна деду Пыне, и он ее по этой причине ревновал?

– Возможно, в прошлом