так оно и было, – пожал плечами Гуров. – А может, неверным был дед Пыня. Откуда нам знать?

– В прошлом… Но ведь убил-то он ее не в прошлом, а сейчас!

– Не забывай, что старики живут воспоминаниями, – сказал Гуров. – Для них что прошлое, что сегодняшний день – по сути, одно и то же. Потому что завтрашнего дня для них нет.

– Ты меня совсем запутал своей философией, – махнул рукой Федор Ильич. – Прошлое, настоящее, будущее… Давай рассуждать проще. Допустим, ты прав и наш сентиментальный душегуб и впрямь не уничтожил, а припрятал эти самые раритеты. Тогда очень было бы хорошо их отыскать. А отсюда вопрос: где их искать?

– Вопрос не в бровь, а в глаз! – воскликнул Гуров. – Что ж, продолжим наши логические рассуждения…

– Только давай без философии, – поморщился Федор Ильич.

– На этот раз никакой философии, – уверил Гуров. – Все будет четко, прозаично и по существу. Итак, наш герой не уничтожил изъятые у убитой старушки раритеты, а, движимый стариковской сентиментальностью, решил их припрятать. Вопрос – куда? Про телефон старушки мы говорить не будем: наверняка он его просто выбросил, удалив из него входящие-исходящие вызовы. Равно как и тот телефон, с которого он звонил. Не будет же он их таскать при себе. Ведь это же первостатейная улика. Логично?

– В общем, да, – согласился Федор Ильич.

– Тогда идем дальше. Поразмышляем над тем, что мы назвали раритетами. То, что убийца искал еще что-то помимо телефона, не вызывает у меня никаких сомнений. Иначе для чего ему было взламывать сундук старушки, а тем более шкатулку? Кто же хранит телефон в запертом сундуке, не говоря уже о шкатулке? Там обычно хранятся какие-то другие вещи – сокровенные и интимные. Логично?

– Логично, – подтвердил Федор Ильич.

– И вот, предположим, он их нашел, но по какой-то причине не уничтожил, а решил припрятать…

– Об этом мы уже говорили! – перебил Гурова Федор Ильич. – Для чего же повторяться?

– Логические рассуждения требуют обстоятельности, – назидательно произнес Лев Иванович. – Чтобы слово цеплялось за слово, а мысль за мысль. А обстоятельность – повторения. Иначе получится не стройная умозрительная картина, а бестолковая мешанина. Сапоги всмятку или что-то в этом роде.

– Ох, мама моя родимая, – вздохнул Федор Ильич.

– Спокойно! – улыбнулся Гуров. – Наши логические умозаключения движутся к финалу. Итак, я продолжаю. Куда же убийца мог спрятать эти самые раритеты? У себя в комнате? Вряд ли. Живет-то там он не один, а еще с двумя такими же старыми разбойниками. А вдруг они заинтересуются и спросят: а что ты там прячешь? К тому же хранить вещественные доказательства преступления у себя под боком вообще дело опасное и ненадежное. А вдруг следствие каким-то образом заподозрит дедушку в совершении преступления? И что следствие предпримет в первую очередь?.. Правильно, устроит в жилище дедушки обыск! Это же азы жизни криминальных элементов, а уж их-то дед Пыня наверняка знает! Как минимум три ходки за плечами, что сродни трем университетам!

– Значит, ничего в своей комнатенке он прятать не стал, – задумчиво подытожил мысль собеседника Федор Ильич.

– Именно так. Равно как не стал ничего прятать и на территории богадельни. Ведь там же сплошь глаза: и старички-разбойники за тобой наблюдают, и любопытствующие старушки, и дворник, и охранник… Стоп! – вдруг сам себе сказал Гуров. – Погоди-ка… Охранник… Интересная, однако, мысль… Охранник. Охранник Гена…

– Что такое? – Федор Ильич в недоумении уставился на Гурова.

– Я вот что подумал… – проговорил Лев Иванович. – Если наш старичок побоится прятать свои сокровища у себя в комнате или где-то на территории дома престарелых, то, следовательно, он должен припрятать их за его пределами… Только вот где?

– Допустим, где-нибудь зарыть. Например, в саду под деревом, – предположил Федор Ильич.

– Вряд ли, – засомневался Гуров. – Во-первых, рискованно – могут увидеть. Во-вторых, зарыть в землю – это все равно что уничтожить. А наш старичок – личность, подверженная стариковским сантиментам. А что это означает? А означает то, что эти гипотетические письма и фото он будет хранить где-нибудь в другом месте, чтобы к ним в любой момент можно было прикоснуться. И если не будет прятать у себя в комнате и зарывать под деревом, то может держать их у какого-нибудь надежного человека.

– Да, но такой человек – это ненужный свидетель, – не согласился Федор Ильич.

– В любом деле имеются свои издержки и свой риск, – сказал Гуров. – А уж тем более в вопросе убийства. Итак, надежный человек, которому наш старичок доверяет. Или человек, который нашего старичка опасается. Вот тут-то я и подумал о бестолковом охраннике Гене.

– Ты думаешь, он и есть такой человек? – с недоверием спросил Федор Ильич.

– А почему бы и нет? – ответил Гуров. – Смотри, какая интересная получается петрушка. Намедни, если ты помнишь, мы с тобой завербовали этого Гену в качестве нашего агента. Ну, чтобы он наблюдал за старичками, прислушивался к их разговорам…

– И что же?

– А то, что Гена по своей бестолковости почти сразу же спалился, – пояснил Гуров. – То есть был нашими бдительными старичками изобличен и заклеймен. И над Геной нависла опасность: мало ли что эти старые разбойники могли с ним сделать. У них же устав, а в нем о доносчиках, стукачах и сексотах говорится очень даже недвусмысленно. Оттого-то я и попросил милейшую Галину Никитичну убрать Гену куда-нибудь подальше со стариковских глаз.

– Это-то я помню, – сказал Федор Ильич. – А вот логики твоих рассуждений не понимаю.

– Да логика-то проста. Давай вообразим такую картинку. Вернее сказать, сценку. Перед тем как Гена уходит, с ним встречается наш подозреваемый дедушка Пыня. И говорит ему: так, мол, и так, то, что ты отсюда сматываешь удочки, это, конечно, для тебя хорошо. Целее будешь. Но только не воображай, что тем самым ты обеспечил себе полную безопасность. Если нам понадобится, мы тебя откопаем в любой час и в любом месте, хоть в Австралии. Потому что мы таких, как ты, не любим, и у нас с ними разговор короткий. Понятно, что Гена пугается, а кто бы на его месте не испугался? Да ты не бойся, говорит ему дед Пыня, есть и для тебя спасение. Выручу, ежели что. Но, понятно, не задаром. Задаром такие вещи не делаются. И деньги твои мне тоже без надобности. А нужна мне от тебя одна маленькая услуга. Только и всего. Вот только ты учти, что услуга хотя и маленькая, но цена за нее огромная – твоя жизнь. Ну, так как, сговоримся? Понятно, что Гена соглашается, а что еще ему остается? И спрашивает: а что, мол, мне нужно делать?