Шрифт:
Закладка:
Полковник Держицкий пригласил нас к себе на ужин, но пришли немногие. Большинство офицеров штаба, в том числе Лосев и Аралов, в войсках, где-то за Зимовниками. Лазаренко с ходу сообщил:
— Понимаете, не могу умолчать. Только что позвонили мне из 300-й дивизии и сообщили, что капитан Сычев ранен.
— Тяжело или нет? — спрашивает взволнованно Николай Титович.
— Мне сказали, — почему-то улыбаясь, говорит Николай Васильевич, — что его жизнь вне опасности. Через месячишко будет в строю.
Все облегченно вздохнули и первый тост провозгласили за Победу над фашистской Германией, за нашу Коммунистическую партию и ее верных сынов, проливающих свою кровь во имя светлого будущего.
Мы сидели долго, вспоминая прошедшие годы войны и мечтая о грядущих победах. Временами выскакивали во двор, наблюдая за огнями прожекторов и стрельбой зенитчиков, перехватывающих по пути в Сталинград тяжелые транспортные немецкие самолеты. Оккупантам там теперь стало совсем худо. Приходится грузы с продовольствием сбрасывать на парашютах, которые часто попадают к нашим солдатам.
— Что же, и это неплохо, — говорит Лазаренко, большой любитель хорошо покушать. А когда Ольга Аралова сообщила, что и ей как-то досталась небесная посылка с белым хлебом, завернутым в целлофан, консервами и даже несколькими плитками шоколаду, Лазаренко не выдержал и воскликнул:
— Эх, побольше бы шоколаду... Может, тогда и мне перепало бы... Везет же нашему Аралычу.
* * *Кажется, началось наконец долгожданное общее наступление наших войск. Гитлеровцы упорно сопротивляются, но не выдерживают натиска защитников Сталинграда и, отходя на запад, жгут и разрушают города и села. Делая веселую мину при плохой игре, они пытаются убедить весь мир, что ведут эластичную оборону в целях якобы сокращения линии фронта, но никто не верит этим геббельсовским трюкам.
Успешно идет наступление в среднем течении Дона. Войсками генерала Н. Ф. Ватутина взяты Богучар, Кантемировка.
Вспоминается наш отход летом минувшего года по этим местам. Обидно, очень обидно, что нельзя пройти самому по станицам, их тихим улочкам и сказать во весь голос тем женщинам-казачкам, которые в жаркие дни стояли с молоком и поили нас: «Мы здесь, дорогие друзья, и наш священный долг перед советской Родиной выполним до конца!»
Приближаются к нам и войска с Северного Кавказа. Взять Батайск — такова наша задача. Ведь если перерезать переднюю железнодорожную нить, которая питает войска врага, тогда можно образовать новый «котел». Но оккупанты это понимают, и пока что попытки наших подвижных соединений с ходу ворваться в Батайск, к сожалению, не приносят успеха.
Каждый из нас верит в то, что дни вражеской группировки, окруженной в Сталинграде, сочтены.
Вот с узла связи пришел майор Лазаренко, и у нас в землянке происходит любопытный разговор.
— Привет вам всем от комбата Виктора Петровича Кувакина, — сообщает он, наливая кипяток в огромную жестяную кружку. — Виктор все еще со своим батальоном на Волге содержит переправу и от скуки воет.
— Как же он может скучать, — возражает Лосев, — если все, что только идет к фронту, не минует этого единственного моста?
— Я тоже его об этом спросил, а он меня высмеял. «Не будь, говорит, наивным, Николай. Паулюс может капитулировать в любую минуту, а я здесь, под Сталинградом, только считаю, сколько и каких машин переправил, настилы и сваи ремонтирую, а мне, понимаешь, хочется посмотреть на капитуляцию противника. Чтобы потомству рассказать, как говорится, из первых уст».
— Неплохо придумано, — замечает Фомин, с трудом разжевывая сухарь.
В разгар этой беседы позвонил полковник Держицкий. Он приказывает выделить квартирьера на новое место дислокации штаба фронта. Выезжать надо рано утром. Смотрим на карту. До конного совхоза, куда мы поедем, километров сто, а то и больше.
— Смотрите, это уже Ростовская область! Приятно, идем вперед, — радуется Лосев.
— Кого же послать завтра? — спрашиваю товарищей.
— Меня, — просит Фомин.
— Ну, что же, — соглашаюсь я, — быть по сему. А то ведь, кроме вас с Лосевым, в отделе сейчас никого нет. Все в войсках.
Лазаренко, не задерживаясь, уходит.
— Если выезжают квартирьеры, — говорит он, — то без связи не обойтись. Значит, Держицкий и меня разыскивает.
Зимний день короток. Не так много успели мы сделать чертежей огневых точек, а солдат уже зажигает новое приобретение — керосиновую лампу — и занавешивает в порядке светомаскировки небольшие окна, забитые на треть фанерой. Фомин достает со стены свою утешительницу — гитару — и под аккомпанемент тихо напевает не сильным, но приятным голосом новую песенку «Ой, Днипро...». И слова, и музыка этой песни так проникают в душу, что не терпится скорее, как на крыльях, полететь к седому Днепру и очистить его берега от фашистов.
* * *После нескольких недель крепких морозов и снежных буранов сегодня выдался замечательный день: в воздухе ни малейшего ветерка, а солнце, пускай даже январское, светит, улыбается как-то по-особенному, отчего на душе радостно и тепло. К тому же со всех фронтов поступают такие хорошие вести, что хочется, чтобы скорей пришла весна и торжество обновления природы сопутствовало еще большим успехам нашей армии. А весна без остановок идет вперед. Вот только что позвонил начальник оперативного отдела нашего штаба Петр Михайлович Пузыревский и сообщил:
— Взят Сальск, дружище!
Мы этому не только обрадовались, но и удивились. Ведь всего несколько дней назад я ездил по северному берегу Манычского канала, который, кстати сказать, не везде был очищен от мин и сюрпризов, и вместе с начальником инженерных войск 28-й армии подполковником Горшковым намечал места усиления ледовых переправ. И вот Сальск уже в наших руках.
— Ура, братцы! — закричал Лосев на всю комнату. — Горшков уже в Сальске.
— Гм, так это же Горшков! — говорит совсем охрипший Тандит. — Его даже командующий армией Герасименко, несмотря на звание подполковника, называет не иначе, как «мой заместитель по инженерным войскам». А где еще какой командующий так называет
