до переживаний о дальнейшей судьбе уцелевших в авиакатастрофе. Пилот хотел как можно скорее покинуть стены неизвестного помещения и попасть на улицу, прикоснуться к земле, услышать шелест листвы и шепот травы. Конечно, он знал, что высокогорные районы не способны одарить выживших разнообразием флоры, но фантазии и эмоциональный порыв лишали его способности мыслить критически.

Летчик чувствовал себя в безопасности. Лёжа на чем-то твердом, скорее всего пледе или тряпье, расстеленном на каменном полу, ему было вполне комфортно.

Игорь прождал Рому до темноты, но командир так и не пришел. Зрение медленно восстанавливалось, и к ночи, если бы не мрак неосвещенного помещения, пилот смог бы рассмотреть интерьер получше. Жажда, а затем и голод, пришли навестить его первыми, позже наведались страх и отчаянье. Игорь даже подумал, что Рома бросил его и ушел в надежде спастись. Все же, по мнению пилота, его соратник был не способен бросить человека на верную смерть. Наверное, первый пилот укрыл его от непогоды и пошёл на разведку или за помощью. «Но почему же командира нет так долго?» — выживший посмотрел в окно, где обитала ночь. «Какая идиотская смерть — найти землю и сдохнуть, так и не взглянув на нее». Летчик тихо засмеялся, отчего грудную клетку объяла боль. С Ромой могло произойти что угодно, и Игорь прекрасно понимал, что его командир тоже мог быть ранен и даже погибнуть по пути. Его могли убить люди, живущие на этой земле. Летчик ещё долго бы размышлял о судьбе товарища, корить судьбу за столь тяжкое испытание и жалеть себя, если бы не звук приближавшихся шагов.

На мгновение пилот обрадовался спасителю, но радость и надежду сменили тревога и страх, ведь шаги могли принадлежать и его убийце. К нему приближался грузный человек. Очевидно, это был мужчина: топот был тяжёлым. По всей видимости, неизвестный носил массивную и грубую обувь. Роман Александрович — первый пилот — носил облегченные лётные ботинки с мягкой резиновой подошвой. Столь тяжело Рома мог двигаться только, взвалив на себя тяжёлую ношу, например, мешок с чем-то съестным, охапку дров, которых на горной вершине попросту не могло быть, или же летчик кого-то нес на себе. Несмотря на голод и жажду, Игоря не так волновала ноша товарища, как он сам. Второй пилот боялся оказаться в компании незнакомцев, чьи помыслы были ему неизвестны. Летчик бросил взгляд на дверь, которая вскоре с громким скрипом распахнулась, и в помещение вошёл медведеподобный человек. На незнакомце была черная одежда, скрывающая его до самых пят. Когда незнакомец подошёл ближе, и Игорь сумел рассмотреть бугая получше, сомнений не было — перед ним стоял монах, облаченный в черный подрясник и скуфью.

— Господь услышал… — произнес монах. Говорил он с грузинским акцентом.

— Услышал что? — робко промолвил пилот.

— Мои мольбы о тебе… хочешь пить?

— Да…

Инок молча вышел из комнаты и вскоре вернулся с миской воды. Осторожно приподняв голову летчика — дал напиться раненому.

— Я был не один. Где мой друг? — сделав несколько больших глотков, спросил пилот.

— Твой друг? Не знаю… Мы нашли только тебя. Это было на рассвете. Тебя выбросило на берег.

— А вертолет?

— Он лежит на боку в воде недалеко от берега. В кабине никого не было.

— Мой командир… его нужно найти.

— Мы искали…

— Мы? Ты здесь не один?

— Мы — это я, Гурам, и Шалва — ещё один монах. Попробуй-ка уснуть. Тебе нужны силы. Позже я принесу еды. — Гурам вышел, оставив летчика в одиночестве.

Утром Игорь видел лучше. Он сумел рассмотреть интерьер небольшой комнаты, стены которой были белыми с незатейливым орнаментом у потолка. Над дверью в помещение что-то было написано арабской вязью. Через прореху в потолке, разрушившемся то ли от времени то ли от воды, выживший видел свинцовые тучи, затянувшие небо. Пол был покрыт однотонными коврами.

Дверь скрипнула. В комнате показался Гурам с миской, от которой тянулся пар.

— Не спишь? Хорошо! — монах подошел к летчику, подложил ему под голову свернутые ковры и начал кормить. В миске была мясная похлебка, нечто напоминающее зеленый борщ, но только внешне. В нем, кроме зелени, плавали бледно-розовые ягоды, стебли и крупные куски мяса. Мясо оказалось недоваренным, но из-за чудовищного голода, либо потому, что Гурам и Шалва были мастерами кулинарного искусства, Игорю оно пришлось по вкусу. Мясо было в меру соленое, сладковатое и нежное, будто таяло во рту, распадалось на волокна.

— Что это? — проживав поинтересовался Игорь.

— Мясная похлебка, — бросил Гурам, засовывая полную ложку в рот летчика.

— Очень вкусно…

— Мне тоже нравится. Здесь и хвойник, и сумчатый гриб. Кстати, сумчатый гриб — это трюфель.

— Вкусно! Я даже чувствую себя лучше.

— Это замечательно. Набирайся сил. Как поешь я дам тебе антибиотик. Хорошо бы тебе поспать.

— Мне не нужен антибиотик. Я нормально себя чувствую и у меня даже ничего не болит.

— Я даже больше скажу. Ты ничего не чувствуешь ниже пояса, потому что у тебя сломан позвоночник. Видимо, был задет нерв.

— Да, я и правда не чувствую ног. И уже догадался, что дела мои скверны… — раздосадовано продолжил диалог Игорь.

— Давай-ка я тебе покажу, зачем тебе нужны антибиотики, — монах отбросил край пледа, оголив нижнюю часть тела летчика, а затем приподнял его выше, чтобы он мог видеть свое тело.

— О боже! — воскликнул он, когда понял, что у него нет ноги.

— Нам пришлось ампутировать ее. Нога болталась на лоскутке кожи и сохранить ее мы, конечно же, не смогли. Надеюсь, ты это понимаешь? — Гурам накрыл калеку пледом и принялся докармливать его.

— Я прошу вас найти моего командира, — начал летчик. Его лицо исказила скорбная гримаса, — Он должен был выжить. Он придет и спасет меня, — бубнил пилот сквозь накатившую истерику, которую неспособен был унять.

— Я и сам был бы рад найти его, но боюсь, что он