— Сделаем в лучшем виде.

— Да, а мне, пожалуйста, подливайте в водочную рюмку, но только воды.

— Воды? — удивился он и посмотрел с некоторым подозрением.

— Да я же… это… зависимость у меня… Полина Этьеновна меня ругает если напиваюсь, я ей обещал, что пока её дела кое-какие не закончу, келдырить не буду.

— Желание хозяйки — это святое.

Упоминание босса развеяло сомнения, тем более что у меня, а если точнее, то у прошлого меня тоже была своеобразная репутация легкомысленного алкоголика и, в своей манере, Кукушкина была способна в чём-то меня ограничить.

Я сел за стол и первые полчаса разбирался в основах игры и ловил на себя скептически-покровительственные взгляды со стороны Рябинского.

Пятикарточный покер, без карт на столе, без джокеров и добором после первой ставки.

Каждому игроку выдавали пять карт и предлагали принять участие «в игре на стол», делая ставку — один рубль. Это же являлось минимальной ставкой. По факту это был стол с большими ставками и «на кону» тут могла стоять любая сумма без ограничений.

Значительно позже на стол сел Толяка, который всё так же грел массивный вискарный стакан, на треть заполненный ароматным напитком.

Толяка не был шулером в обычном смысле этого слова. Карты раздавал крупье, который заодно следил за порядком и ходом игры.

Казино заинтересовано в том, чтобы игроки пили, хотя насильно, конечно, в них никто алкоголь не заливал.

Рябинский вытер глаза и с каменным лицом переложил карты в правую руку, чтобы потянуться левой к недавно заполненному стакану с виски, которое ему снова сегодня налили своевременно. Как ему казалось, это потому что он сел за стол с высокими ставками.

Возле меня стояла рюмка водки, которую официант время от времени доливал.

Не считая крупье, за столом семь человек и я хотя и не заядлый игрок в покер, уже примерно представлял себе темперамент и стратегию каждого из них.

Двое маменькиных сынков, играют на чужие деньги, но, само собой финансы их сильно ограничены, в отличие от понтов.

Один мутный мужик, с руками охотника, похожий на индейца, молчаливый и мрачный, который, тем не менее, неплохо играл.

Я, Рябинский, «седой» и одна девушка — прожжённая матерая охотница на мужиков с ангельским личиком и цепкими глазами-прицелами, явно искавшая богатея, осматривала нас со внимательностью и придирчивостью богатой свекрови, осматривающей потенциальных невесток.

Не знаю кого и для каких целей она искала, но она последовательно отбраковала всех, кроме «индейца», перевела на него всё своё женское внимание, расстегнула пуговку, бросала взгляды и щедрые улыбки. Индеец был к её знакам внимания глух как старый повидавший жизнь православный священник к буклетикам иеговистов. Его интересовала игра и карты на столе.

Мы ставили «фишки», однако, как в любом подпольном казино, возможности докупать фишки прямо во время игры были, как и поставить наличку или оцененное другими игроками имущество.

Я включился в игру, ставя, докупая карты, поднимая.

В первый момент, когда подсел Толяка, в моей крови скакнул адреналин, мне показалось что вот сейчас начнётся игра и большие ставки, но это было не так.

Игра текла лениво и неторопливо как река, раздача сменялась раздачей, я даже немного устал.

Очередная раздача.

У меня были две пары. Пара семёрок и пара тузов.

Когда ты делаешь минимальную ставку, нулевой круг, отсекаются те, что играть не будут, скидывают карты. Остаются те, кто «идут в игру».

Сделали ставки я, Толяка, Рябинский, один из молодых мажоров и индеец.

Докупали кто одну карту, кто три, Толяка не докупал ни одной.

Первым ставку делал я. По примеру других я поставил пять рублей. Следующим был индеец и он внезапно поднял ставку до ста.

Это означает что я должен ответить и доложить девяносто пять или спасовать.

Я был трезв и хладнокровен, поэтому, бросив короткий взгляд на Толяку, спасовал. То же самое сделал и мажор.

Толяка ответил, Рябинский ответил.

Интересно девки пляшут. Мой магический навык показал, что Толяка словно щупальцами прикоснулся к картам других игроков и только вокруг индейца словно образовалась какая-то защитная аура с центом в его амулете, висящего на шее, в форме четырехлистника, который на виду не имел ни одного макра.

Если подумать, в моем клинке тоже нет макров… на виду.

Толяка хмыкнул и посмотрел куда-то влево. Вздохнул, но остался в игре.

Второй круг, индеец поднял следующую ставку до двухсот, Толяка и Рябинский ответили.

На третьем круге индеец внезапно поднял ставку до тысячи.

Над столом повисла тишина. Сумма озвучена серьёзная, индеец сделал эту ставку «из кошелька», положив пачку сотенных купюр.

Толяка сделал виноватое лицо и спасовал.

Рябинский играл желваками и думал.

Не было чётких правил о времени ответа, и никто не смел давить на него. Люди, которые стояли вокруг стола — даже затихли. Десятки глаз были прикованы к пожилому контрабандисту и только Толяка поднял глаза на меня и еле заметно улыбнулся совершенно другой, не такой, как раньше, улыбкой, вроде — «смотри что будет». Сколько у него в арсенале улыбок?

И я смотрел. На столе мои пять рублей, пять рублей нулевых ставок, триста рублей первого круга, шестьсот рублей второго круга и первая тысяча индейца, итого ни много ни мало десять девятьсот десять рублей.

Хорошая зарплата рабочего в Кустовом была сто двадцать — сто пятьдесят рублей. То есть на столе лежала годовая зарплата работяги. Понятно, что бандиты с капиталистами зарабатывали и больше, но это давало мне представление о «масштабе».

— Принимаю, ставлю тысячу, — Рябинкий единым махом опустошил стакан виски, опустил карты рубашками вверх, полез во внутренний карман и достал оттуда увесистый кошелёк.

Ставка сделана не после «слов», а после её помещения на стол.

— Восемьсот пятьдесят… — процедил Рябинский. — Кто займет мне сто пятьдесят рублей?

Зрители не шелохнулись, в том числе потому, что кредитовать азартного игрока никто не горел желанием.

— Без проблем, Илларион Петрович сомнений в кредитоспособности не вызывает, — неожиданной откликнулся я, чем вызвал неподдельное удивление в первую очередь с его стороны.

Ну, вообще-то старый шельмец понимает, что мне нужен его участок, значит с моей точки зрения — ценные активы у него есть.

Теперь уже я полез в карман и достал оттуда большой плоский китайский кошелёк из жёлтой кожи, отсчитал оттуда сто пятьдесят рублей и передал через стол. Денег в кошельке было много и это заметили некоторые зеваки.

Рябинский с искренней благодарностью кивнул мне, принял деньги и