Из бездонной ямы нахлынул поток отвращения к порочной, ядовитой злобе всей его жизни, отвращения к самому своему существованию. Всю жизнь он посвятил амбициям, всю жизнь в безудержной жадности гнался за богатством, отвергал всякую доброту, а каждое встреченное добро превращал во зло. Он лгал, не чурался подлости, — даже имя его было обманом! Вся его жизнь была сплошным мошенничеством.

Берли впервые посмотрел на себя, как на бедное, раздражительное, жалкое существо с крошечной черной душонкой, больше похожей на кучку пепла. В ослепительной вспышке прозрения на него обрушилась вина за все преступления, совершенные им; тяжелый, как надгробие, камень пал ему на плечи, он пошатнулся под бременем собственной вины.

Возле ложа своего ангела-спасителя, чье лицо так безмятежно сияло в лунном свете, Берли встал на колени и ощутил безграничный позор существа, несчастного, потерянного и обреченного, заслуживающего только гибели. С сухими глазами — при таких-то неисчислимых грехах и винах, — какая польза от нескольких слез? Лицо его горело от стыда.

Стыд был опустошительным, более мучительным, чем все, что он пережил в тюрьме, даже большим, чем вина, которая согнула его в три погибели, большим, чем он мог вынести.

— Боже! — застонал он. — Боже, пожалуйста!

Он не сразу понял, что сказал. Чего он ждет от Бога?

Слова вернулись, обратились против него, насмехаясь над ним. Его собственные слова, обращенные к другой непорочной душе, которую он еще недавно хотел уничтожить! Не его слова! Ведь только пару недель назад он твердо знал, что Бога нет! Есть только хаос, случайность и непреложные законы природы. В этом мире, как и во всех других, выживает сильнейший.

Высокомерие этого утверждения ужаснуло его. Осознанное невыносимое тщеславие вышибло воздух у него из груди, он задыхался. Глупость этого убеждения добила его окончательно. Как он мог быть настолько бездумным? Как он мог так ошибаться? Скакал вокруг, как дурак с колокольчиком, извергая бессвязную чепуху, выдавая ее за неоспоримую истину! Как такое могло произойти с ним? Как можно было так заблуждаться?

Берли не знал ответа; вместо него он обрел лишь жалкое унижение от осознания того, что многое из того, что раньше он полагал истиной, оказалось кучей вонючего мусора. Только сейчас он понял, насколько сильно ошибался, и это знание пронзило его тяжким ударом, унизило и сломало. Подобно насекомому, сначала ослепленному пламенем, а затем уничтоженному им, Берли почувствовал обжигающий жар саморазрушения. Но точка невозврата пройдена.

Он спустился по лестнице и зашел на кухню — он даже не помнил, как вышел из комнаты Этцеля. Двое молодых слуг спали на полу возле большой духовки; во всей остальной кофейне не осталось никого. Движущейся тенью, некогда бывшей живым существом, граф вышел из кофейни в ночь. Он думал — если это можно было назвать мыслью, поскольку было скорее принуждением, — что положит конец той буре, что бушевала у него в душе. Вот сейчас он дойдет до реки, бросится в воду и избавит мир от своего бессмысленного существования.

Староместская площадь была пуста; стояла глухая ночь, народ спал. Берли остался наедине со своим стыдом; он пробирался по залитым лунным светом улицам, спеша к городским воротам и к реке, где ждал его конец страданий. Он не знал, как выйдет за ворота. Не было ни плана, ни мысли — только твердая убежденность в том, что без него мир станет лучше.

ГЛАВА 24, в которой задается уместный вопрос

Вильгельмина молчала на протяжении всего дня, хотя настой Касс из коры ивы, казалось, несколько облегчил боль. Было очевидно, что сегодня она не в состоянии никуда идти. Кит и Касс решили дать ей отдохнуть еще одну ночь. Но следующим утром, как бы там ни было, они обязательно уйдут.

Кит разбудил их до восхода солнца, и вместе с Касс перенес Мину на уступ скалы. Это было не просто, но после того, как Мина отдышалась, она стала чувствовать себя бодрее. Сказался прохладный утренний воздух — она даже заявила, что пойдет сама, главное, не торопиться.

На берегу реки они ненадолго остановились, а затем пошли вдоль берега. Кит продирался через папоротник-орляк и ежевику; Касс и Мина следовали за ними. Касс шла рядом с Миной. Все молчали.

Они неплохо шли, но когда начали подниматься по тропе, ведущей из ущелья, Вильгельмине стало плохо. Они дважды останавливались, чтобы дать ей отдышаться. Утренний туман рассеивался по мере подъема. Наконец Кит объявил:

— Вот указатель. Мы были здесь. — Он посмотрел на Мину, на ее серое лицо, и бодро добавил: — Прекрасный результат. У нас есть несколько минут. Можем немного отдохнуть.

Мина кивнула и осела на землю. Касс поддержала ее. Небо продолжало светлеть и уже приобрело бледно-розовый оттенок. Вскоре Кит встал и принялся расхаживать по тропе.

— Она ожила, — сказал он. — Можем идти. — Он подошел к Вильгельмине и наклонился, чтобы помочь ей встать. — Готова?

— Готова как никогда. — Она хотела, чтобы голос звучал бодро, но получилось жалко. Она приняла руку Кита и неуверенно поднялась на ноги; Касс поддерживала ее с другой стороны. Они подошли к тому месту, которое Кит отметил, как начало лей-линии.

— Мина, тебе придется идти быстрее. Мы с Касс будем держаться за тебя и прыгнем вместе, хорошо? Начинаем на счет «три», а прыгаем на седьмой шаге. Только все вместе. Ладно, поехали… один… два… три.

Они успели приладиться друг к другу, и к четвертому шагу шли почти синхронно. Кит отсчитывал шаги. На седьмом шаге они прыгнули… но ничего не произошло, если не считать того, что Мина взвизгнула от боли.

Вернулись к исходной точке, отсчитали шаги, попытались прыгнуть… и опять остались на той же тропе.

— Проклятье! — зарычал Кит.

— Прекратите, — осадила его Касс.

— Как в прошлый раз…

— Нет! — прикрикнула Касс. — Не так. Попробуем еще раз.

Кит посмотрел в сторону восходящего солнца и кивнул.

— Мина, готова еще раз попробовать?

— Мне нужно домой, — сжав зубы, ответила она. — И мне все равно, что для этого потребуется.

— Хорошо, пробуем еще раз. — Сжав руку Вильгельмины, он шагнул вперед. — Мне кажется…

Как и прежде, Кит отсчитывал шаги и где-то между пятым и шестым шагами почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом. Кожу начало покалывать статическое электричество, а порыв ветра прошел по кронам деревьев.

— Готово… Прыгаем!