Шрифт:
Закладка:
Нервное такое слегка веселье, но страха не было. То ли помогла ворожба, то ли что ещё. Фотографа переполнял азарт, любопытство, желание поскорее продолжить начатое. Знал, ассистент появится в лаборатории, самое раннее, часа в три. Но сам решил добраться туда пораньше. Чтобы к приходу Романа доделать всю мелкую текучку и больше не отвлекаться на ерунду.
По пути в лабу Семёныч зашёл в продуктовый. Вспомнил Ромкино: "Проще убить, чем прокормить", потом профессорское: "Корми кота получше". Кроме обычных сластей к чаю, взял хлеб и большой кусок ветчины. Мгновение помедлив, подошёл к сырной витрине. Ткнул пальцем в три незнакомых сорта: два нормальных на вид, один — с плесенью, чего сам старик не выносил на дух. Да и цены оказались заоблачные. Даже переспросил у продавца, не веря то ли глазам, то ли ценникам. Однако бестрепетно отслюнил нужную сумму на кассе. Ещё немного поразмыслил и добавил к покупкам лимон.
В лаборатории аккуратно убрал еду в холодильник, потеснив стратегические запасы плёнки, и углубился в работу. За пару часов разделался с тремя небольшими заказами, принял ещё один и до обеда тоже закончил.
Вернулся из столовой, ещё раз придирчиво изучил сделанные вчера отпечатки. Остался доволен. Включил просмотровый стол, взял лупу и принялся рассматривать Ромкины негативы. Не только кадры, которые печатали, а все соседние. По содержанию — ничего интересного. Всё те же ямы и мерные рейки, в разнообразных сочетаниях, которые Семёнычу ровным счётом ничего не говорили. Старик понял только, что каждый объект снят по нескольку раз, в разных ракурсах. А вот из похожих кадров Роман явно выбирал самый красивый, и красоту они с Семёнычем понимали сходно. Даже то, что молодой археолог не погнался за новомодным цветом, а сделал упор на чёрно-белые отпечатки экстра-класса, старику было, как бальзам на душу.
Впрочем, три отличных ярких слайда были отложены "на закуску". Роман обещал завтра-послезавтра принести "сибахром": дорогую, редкую обратимую бумагу, и химию к ней. "Вообще, сочетание в одном ряду чёрно-белых и цветных кадров — очень спорное решение. Но это не художественная выставка. Хотя так, как они у него ложатся, даже на выставке смотрелись бы. А в докладе цветные наверняка будут смысловыми акцентами. А снимал он цвет и че-бе параллельно, двумя камерами. В экспедиции-то! Эх, глянуть бы одним глазком, как этот парень фотографирует не археологию!"
Семёныч улыбнулся и легко, ловко, будто хорошее настроение вернуло молодость, встал из-за просмотрового столика. Пододвинул стул к полкам с безделушками. Достал с самой верхней маленький резной кувшинчик: "Теперь уже подарку не обязательно там стоять". Поднёс к свету и принялся внимательнейшим образом разглядывать. "Нет, не тот, что был у меня от Люды, а потом пропал. Но очень похож". Старик ласково поглаживал вещицу пальцами, катал в ладонях, грел о круглые бока вечно зябнущие руки. Погасил лампу и блаженно зажмурился, купаясь в лучах проникающего сквозь веки — вернее, не глазами видимого — изумрудного сияния. Чувствовал, как оно постепенно наполняет его самого, а в кувшинчике становится слабее. Вспомнил это ощущение. Вспомнил, как любимая женщина учила его управлять перетоком силы, нужной для простого, яркого, эффектного колдовства. Будто лампочке — электричество, автомобилю — бензин. Вобрал в себя ещё чуть-чуть и остановился. Отложил на потом, на чёрный день, как во времена тотального дефицита привык беречь редкие реактивы.
Сообразил, что попросит у Романа в оплату за учёбу: "Хороший, правильный обмен. Справедливый. Мне это иногда очень нужно бывает, а сам, за деньги, купить не могу". Конечно, Семёныч догадывался: не один белобрысый Вадим торговал в городе "волшебными вещами". Ищущий, да обрящет. Пара мест в Москве давно находились у старика на подозрении. Но сунуться туда он боялся.
Позвонил давний клиент. Поболтали "за жизнь", за дела, за общих знакомых. Семёныч, сам для себя неожиданно — давно не брал такую работу — уговорился на портретную фотосессию. На завтра. Положив трубку, обозрел пылящиеся на стене фоны и прочие прибамбасы. Сообразил, что теперь у него отличный повод: посадить под яркий свет и порассматривать Ромку. "А может, даже заснять!"
Ассистент пришёл около четырёх. Поздоровался, выложил из кейса пакеты с печеньем и пряниками: точно такими, как сгрыз вчера. Семёныч похвалил:
— Молодец! Я тоже купил еды. Покормишься здесь, сейчас? Сбегаешь в столовую? Или сразу начнём работать?
— Сейчас, здесь.
— Сыр и ветчина в холодильнике, чай, сладкое, хлеб — в тумбочке под столом, чайник — на столе, ток — в розетке, вода — в кране. Я уже пообедал, хозяйничай сам.
Старик удобно расположился на диванчике в углу и стал наблюдать, как Роман хозяйничает. Ещё раз отметил, что смотреть на ассистента приятно не только за работой. "Такие отточенные движения я видел лишь у ребят из балета. И у пожилого японца, мастера чего-то-там-до. Вот, больше на японца похоже: узкоглазый, в отличие от балеток, не рисовался, не выделывался. На пристальный взгляд все по-разному реагируют. Мало кому совсем безразлично. Некоторые злятся или смущаются. Некоторые начинают играть на публику. Роман вроде и не против, чтобы я его разглядывал, любовался даже. И в тоже время, ему до фонаря. Точно, как Чернышу!"
— Ром, ты в прошлой жизни котом не был? Большим, чёрным, гладким, с наглыми жёлтыми глазами?
Мимолётно приподнятая бровь:
— Вряд ли. А что, похож? Кстати, привет вам от Геннадия Николаевича.
— Не посеял по дороге. Хорошо.
— Что не посеял?
— Привет.
— А, понял, — лёгкая улыбка. — Кстати, вы купили мои любимые сыры. Интересно, откуда узнали?
— Да как-то так... Пальцем наугад ткнул.
— И часто вы так, наугад?
Семёныч невольно поёжился. От пронзительного чёрного взгляда, от тёмного касания: будто по нервам — мягкой лапкой. Тьма заклубилась, потянулась к фотографу скорее любопытно, чем с угрозой. Подержав в руках резной кувшинчик, старик стал видеть больше, чувствовать ярче и острее, на порядок. Вчера подобная картина напугала бы его до полусмерти. Но со вчера и уверенности стало больше. Он уже не боялся любых проявлений этого до оторопи, до дрожи. Как здоровый, сытый, тепло одетый человек не боится ледяного ветра. Ёжится, однако не без удовольствия подставляет порывам разгорячённое
