Он прилег рядом с ней за столом, пользуясь тем, что ее соседи временно встали.

– Анния, я отыщу этого поэта и издам его стихи, и подарю книгу тебе, в память о твоем великом отце.

Корнифиция посмотрела на него устало, но благосклонно. Она прекрасно понимала, для чего этот разговор и добрые слова о Марке Аврелии. Марин уже несколько месяцев следовал за ней по пятам. Она ждала, когда этот красивый, еще довольно молодой мужчина, богатый и влиятельный, сделает решительный шаг. Корнифиция не могла и не хотела быть одна. Маленький сын, убитый центурионом, подосланным Коммодом, каждую ночь приходил во сне. А когда она оставалась наедине с собой, ей казалось, что она видит мертвого сына наяву. Корнифиция устала стойко держать себя на людях, как, наверное, и полагалось дочери императора-философа. Ей просто хотелось любить и быть любимой.

– Говорят, что у тебя, Луций Марин, в саду стоит копия самой знаменитой работы Праксителя – Афродиты Книдской? Это правда или люди говорят пустое? – сказала Анния Корнифиция, очаровательно улыбнувшись влюбленному в нее всаднику.

– Да, в моем саду много и других копий знаменитых греческих статуй. Но все они прах, да и все великие произведения искусства – просто пыль по сравнению с твоей божественной красотой!

– Остерегись, Луций Марин! – усмехнулась Корнифиция. – Искусство обычно посвящают богам. Как бы боги не разгневались на тебя за такое сравнение.

– Единственное, чем они могут наказать меня, это невозможностью видеть тебя!

Марин смотрел на нее пламенно и в то же время нежно. Убитый муж – Петроний Сура Мамертин, за которого ее выдали еще девочкой, никогда не смотрел на нее так. Она думала, что он никогда ее и не любил. Брак устроили их отцы. Душа Корнифиции бросилась навстречу новому, яркому, настоящему, глубокому. Марин взял ее руку в свою. Анния в ответ крепко сплела свои пальцы с горячими пальцами Луция Марина.

Дидий Юлиан, закончив разговор с одним из приглашенных сенаторов, подошел к Александру и Ливии, осведомившись, как здоровье императора. Его мягкий, слегка заискивающий и потому кажущийся совершенно неискренним голос раздражал Александра. Он ответил как можно более сдержанно и веско, что Пертинакс в полном здравии.

– Вы вдвоем прибыли ко мне прямо из палатинского дворца? – спросил Дидий Юлиан. – Может быть, поделитесь последними сплетнями, слухами, а? За чашей фалернского!

– Да, мы прямо из дворца! – гордо выпалил Александр, не догадываясь, что сенатор знает, какое действительно он занимает положение при дворе, а точнее – абсолютно никакого.

– Правда ли, что император так занят государственными делами, что совершенно не находит времени навестить своего сына, проживающего на какой-то обычной вилле?

Александр почувствовал в словах Юлиана подвох, и хоть морщинки в углах рта и губ сенатора придавали его лицу добродушное выражение, бывший вазописец на это не купился.

– При всем уважении я не смею обсуждать жизнь и дела своего господина, сенатор. Император всегда рад гостям, вы приходите и спросите все у него сами.

– Благодарю за совет, Александр! Я непременно в ближайшие дни попрошу у Пертинакса аудиенции. Ты будешь там, засвидетельствуешь, как у меня тут все по-доброму, весело, чтобы в следующий раз император лично смог меня посетить?

– Непременно буду! – дерзко ответил Александр.

– Вместе с Ливией?

– Конечно, мы обычно не разлучаемся.

– Как это восхитительно! Быть одним целым – душой, мыслями, телом! А как же эта развратница Марция, бывшая любовница Коммода, она не пытается тебя соблазнить?

– Ты задаешь странный вопрос, сенатор, – недоумевал Александр, – почему Марция должна меня соблазнять?

– Потому что вы оба живете во дворце, ты красив, молод, она тоже красива и молода. Этого мало для повода?

– Во-первых, я женат и счастлив с Ливией…

– Во-первых, у тебя есть мужское достоинство, а Марция не может без мужчины. Эклект просто ничтожество, он не в счет.

Ливии стало неприятно. Она отвернулась.

– К тому же, – продолжал Дидий Юлиан, – искусство соблазнения у такой красивой женщины, как Марция, превосходит все мыслимые и немыслимые возможности. И хоть она не славится такой безудержной похотливостью, как, например, Мессалина, жена императора Клавдия, однако….

Ливии больно было слушать этот разговор. Она ничего не сказала, а просто отошла в сторону.

– Она меня не соблазняла! – прервал сенатора Александр. – И уверяю, ей бы это не удалось.

– Странно, Марцией при Коммоде восхищалась вся империя. Я тоже видел ее красоту, она и меня поразила. А ты так говоришь, что создается впечатление, будто вы живете не в одном дворце, а в разных местах. Ты правда теперь живешь во дворце?

– Для меня нет никого прекраснее моей Ливии.

– Твоя жена достойна всяческих похвал! Когда я был на вилле в Каринах, пока ты отсутствовал в Паннонии, Ливия показала себя отличной хозяйкой дома, она тонко понимает момент, ей не нужно намекать о чем-то дважды…

– О чем ты говоришь, сенатор? – побледнел Александр.

– Только о том, что Ливия хоть и простого происхождения, но настолько умна, красива, легко чувствует себя в обществе, что у нее, прости, я хотел сказать, у вас двоих может быть большое будущее. Хорошо ли платит тебе император? Такой человек, как ты, Александр, достоин богатства, известности. Почему ты не пьешь фалернское?

Александр взял предложный Дидием Юлианом серебряный кубок, полный фалернского вина, и, отпив пару глотков, ответил:

– Вино превосходно, благодарю! Сейчас император проводит реформы, наполняет казну, расхищенную Коммодом, потому он временно снизил плату. Я давно служу Пертинаксу, он не забывает верных людей.

– Нет ничего более постоянного, чем временное! – философски заметил Дидий Юлиан. – Ливия говорила, что ты восхитительный художник, я бы хотел купить у тебя какую-нибудь амфору. Назови любую цену.

– Любую? – удивился Александр, хорошенько приложившись к кубку.

– Я не люблю скупиться, тем более когда речь идет о настоящих произведениях искусства!

– Но ведь ты не видел ни одну из моих работ.

– Я доверяю вкусу твой жены. Ливия не могла ошибиться, сказав, что ты мастер, достойный древних греческих мастеров.

– И все же, сенатор Юлиан, если ты действительно хочешь что-то купить у меня, то приходи и выбери сам.

– Непременно! Может, ты покажешь нам всем свое мастерство? Мои гости – тоже люди, интересующиеся искусством. И пока император наполняет казну, ты мог бы приобрести постоянных покупателей.

– Что я должен сделать?

– Я пошлю раба, он добудет краску, а для раскрашивания возьмем обычный пифос для масла.

– Но уместно ли это?

– Почему нет? Пей фалернское, Александр, пей, сколько хочешь! В моем доме