движение указательного пальца и генерал прибила к полу непреодолимая волна силы. Словно сотня мечей прижали его к камням и любой движение означало неминуемую смерть. Хотя — он все равно и пальцем пошевелить не мог.

Сперва Хаджар списал видение на головокружение и горячку бою, но чем лучше могли видеть его глаза, тем он больше понимал, что нет — перед ним действительно стоял Орун-Тирисфаль. Все такой же высокий и могучий, с копной густых черных волос, стянутых за спиной в широкий хвост. С грубыми чертами лица, массивной челюстью, бугрящимися мышцами и жилами, канатами перетягивающими тело.

Вот только этот не носил ожерелья из клыков, у него не было ни татуировок, ни прочих атрибутов знакомого Хаджару мечника. И уж точно Орун не стал бы носить вычурные одежды до самого пола, заправлять волосы в косу, да … шрамов у него было даже меньше, чем у этого.

— Я предпочитаю Ваха Ругнар, — произнес обладатель внешности Тирисфаля. — Или просто — Ругнар. Оруном меня прозвали в Смрадном Легионе из-за того, что когда возвращался мой отряд разведки, ты мы всегда приносили с собой девок для лейтенанта Рэккера, да будут его часы в бездне бесконечны, а они — всегда орали. Вот так и появилось это прозвище. Я отдал его нескольким душевным големом. С одним из них познакомился и ты, мой дорогой брат… или ученик… Сложно сказать. После смерти Тирисфаля я получил все его воспоминания и, что меня нисколько не радует, эмоциональную привязку.

Хаджар даже замычать не мог. А Ваха-Ругнар-Орун-Тирисфаль или как, о Вечерние Звезды и Высокое Небо, звали это существо, дернул пальцем и тело Хаджара взмыло над полом. Еще одно движение и Хаджар поплыл следом по воздуху за степенно ступающим по залу Мастером Ордена, потому что вряд ли кто-то еще в смертных регионах обладал подобной силой.

— Не очень-то хотелось, разумеется, испытывать теплые чувства к жертвенному агнцу, но… таковы издержки, дорогой ученик, — Мастер шел среди высоких статуй. И в каждой из них Хаджар узнавал Оруна. Но все они… разные. Не такие, каким его запомнил генерал. Иногда отличались черты лица, порой — формы меча, куда чаще — одежды, но вот что каждый раз убеждало Хаджара в том, что это все лишь копии — взгляд.

Даже у каменных изваяний взгляд был совершенно не такой, как у Оруна. Не такой ясный, не такой целеустремленный и… абсолютно лишенный затаенной боли.

— Тирисфаль вышел одним из лучших големов души, — продолжал Ваха. — Я постарался дать ему целую жизнь — один из моих успешных экспериментов. Видишь ли, когда Смрадный Легион предал Газранган и Рэккер напоил нас тем клятым отваром, то выжили не только они с Кровавым Генералом. О, нет-нет-нет. Я позаботился о том, чтобы никогда не пить из чужой фляги и не есть из чужой миски. Так что… вышло, как вышло. Но, кажется, мы не о том.

Хаджар пытался вернуть контроль над телом, но все, на что оказался способен — дернуть уголками губ и не более того.

— Оставь попытки, младший брат, моей силы было бы достаточно, чтобы сразиться на равных с Божественным Воителем второго уровня, а ты… в лучшем случае сойдешь за восьмой. Не принимай слова Горенеда близко к сердцу — он любит… любил преувеличивать, но… — Ваха замер, прислушался к чему-то, а затем пошел дальше. — Прошу простить мне мою болтливость. Видишь ли, крупица Тирисфаля во мне рада нашей встрече настолько, что пытается заговорить мне же самому зубы, чтобы выиграть для тебя время. Забавно, да? Возможно, если бы у этого мира имелась еще пара эпох в запасе, то я бы поразмыслил над этим парадоксом.

Они вышли в просторный зал, освещенный факелами. На стенах летали каменные вороны и это не было фигурой речи. Барельефы действительно двигались, проносясь над запечатленными под ними сценами из жизни Черного Генерала. Какие-то Хаджару были знакомы благодаря историям и легендами, но большинство — нет.

В центре же зала стоял высокий постамент, на котором лежали всего два предмета. Тот проклятый камень, из-за которого пала секта Сумеречных Тайн и маленькая полоска черной стали. Не больше пастушьего ножика и не шире стебля травы.

— Видишь ли, я не Пепел — мне было бы не протянуть столь эпох в смертном мире, но здесь… здесь время идет иначе. О, Тирисфаль хочет рассказать тебе, какую сделку ему пришлось заключить с Горшечником, чтобы тот создал это укрытие. Но это настолько длинная история, что я, пожалуй, поборю этот порыв. Но ведь во всем должна быть гармония, — Ваха щелкнул пальцами и Хаджар поплыл над залом, приближаясь к постаменту. — Так что расскажу о другом. Будучи узником этой своей добровольной темнице, я позаимствовал несколько дневников Горшечника, разумеется — без его ведома. И в одном из них обнаружил эту интересную технику — големов души. Она была не закончена и скорее представлена в виде мыслей Горшечника, но ты не представляешь на что способен отчаявшийся человек.

Ваха подошел к цепи, обвязанной вокруг ворота и начал крутить механизм. С каждым новым поворотом — купол над их головами постепенно раскрывался, впуская свет луны внутрь. Та все ближе и ближе двигалась к зениту, давая Хаджару возможность предположить, что не он один играл со временем и действия Мастера Воронов тоже имели свои сроки.

— Я думал, что при помощи аномалии, где почти нет времени и этой техники, смогу стать сильнее, но… я даже не подозревал, к чему это приведет. Один из получившихся големов, в итоге, каким-то образом получил себе осколок Черного Генерал — я до сих пор не понимаю, как это произошло, если честно. И уж тем более — когда. Потому что для меня не прошло и тысячи лет, а во внешнем мире… сколько там эпох минуло с войны Небес и Земли? — Ваха улыбнулся, обвязал цепь вокруг ворота, и будничной, спокойно походкой направился к Хаджару. — Ты прости за сумбурность — я вообще не собирался что-либо рассказывать, но этот порыв Тирисфаля… видимо вас многое связывало.

Ваха встал рядом. Он взял камень голыми руками и все так же спокойно — положил его на грудь растянувшегося параллельно полу Хаджару. Луна мерно продвигалась по небосводу, все сильнее и сильнее заливая зал своим мистичным светом.

— И когда голем умер и вернулся ко