Шрифт:
Закладка:
— Не волнуйтесь, я — человек закаленный, меня напоить — это уйму денег потратить надо. Да и вообще, тело такого размера обладает весьма приличной вместимостью. — Он хлопнул себя по распирающему аляповатый саронг брюху. Остальные части упомянутого тела также имели соответствующие пропорции. — Просто такой уж у меня способ отдыхать перед заварушками — ну как, скажем, вы взмываете в это свое поднебесье и медитируете.
Хирхарук чуть расслабился и издал серию мелодичных свистящих звуков — ифрианский эквивалент смеха.
— Как хотите. И то правда, при таком изобилии врагов вам не дожить бы до сегодняшнего дня, не знай вы сами что делать, а чего не делать.
Ван Рийн возмущенно вскинул голову; над сверкающими драгоценными камнями, вдетыми в мочки ушей, взметнулись черные локоны, завитые в стиле его молодости, разве что не напомаженные, под нафабренными усами и эспаньолкой вздрагивали многочисленные подбородки, широченная босая ступня с грохотом припечатала покрытую толстым ковром палубу.
— Вы совершенно неверно меня оцениваете, — взревел он, переходя на свой личный вариант английского языка. — Более того, вы меня обижаете. Я ведь не только бедный, одинокий грешник, я еще и христианин с душой, полной смирения и надежды. Так неужели же вы думаете, что я хоть когда-нибудь в своей жизни искал чего-нибудь, кроме мира — мира, при малейшей возможности его получить? Нет, все, что я делал, я делал исключительно для самозащиты, принуждаемый к этому сукиными сынами, ненасытными негодяями, не заслуживающими Господнего прощения, хотя лично я мог бы их и простить, ублюдками, истекающими завистью перед крохотными моими доходами, без которых я попал бы под опеку государства, и делать-то, если разобраться, ничего не способного, кроме как выжимать налогоплательщиков. Да я же — совсем как нежнейший святой Франциск, я брожу по свету, срывая оливковые ветки, возливая масло на бурные воды и смачивая жабры выброшенных на берег рыб.
Ван Рийн сунул кружку под удобно расположенный около самого его локтя кран. Хирхарук смотрел на торговца с нескрываемым любопытством; появившаяся в дверях каюты Койя воззрилась на них обоих.
Она любила ван Рийна — и от того еще больше мучилась сомнениями в отношении этой экспедиции и виной за посланную Фолкейну записку. Но капитан выглядел значительно ярче, тут уж никаких сомнений не возникало. Да что там сравнивать с дедушкой, в Хирхаруке было больше красоты, чем в самой Койе или, подумала она, даже в Дэвиде. Особенно это ощущалось в полете, но даже на земле медленные, казалось бы, и неуклюжие ифрианцы выглядели великолепно, и не только из-за врожденного достоинства, присущего этому племени охотников.
Полутораметрового роста орнитоид, Хирхарук стоял на своих огромных — пять с половиной метров в размахе — крыльях. В сложенном виде они были пригодны для ходьбы — на их сгибах имелись когти, игравшие роль чего-то вроде ступней, а выступавшие за спину края обеспечивали при необходимости дополнительную опору. Эволюция превратила то, что когда-то — миллионы лет назад — было лапами и когтями, в руки с пятипалыми (оба крайних пальца — «большие») кистями. Кожа рук обладала янтарной окраской, а все остальное тело покрывали перья, бронзовые, за исключением белого с черной каемкой хохолка и такой же расцветки веерообразного хвоста. Жесткостью своей и выступающей килевой костью тело Хирхарука напоминало птичье, но птицей он не был, мать не высидела его из яйца, а родила. Сидящая на мощной шее голова имела не клюв, а продолговатую морду с ноздрями впереди, острые клыки странно контрастировали с прикрывающими их нежными губами.
«Они прекрасны, когда парят в высоте, в золотом блеске солнца, — думала Койя, — но даже и это — лишь малая часть их величия. Дэвид все время распространяется насчет народов, не получающих справедливого шанса. Так ведь во времена Великой Разведки Ифри тоже находилась на весьма невысоком уровне развития. Но ифрианцы учились у Технической цивилизации; они не бросались вылизывать ей сапоги, не впадали в ошеломленный транс, а брали то, что казалось им нужным, и быстро стали влиятельной силой. Правда, все это происходило до того, как самое цивилизацию ошеломила вседозволенность безграничного капитализма…»
Койя моргнула и зажмурилась; в отличие от нее ван Рийн поддерживал в своей роскошной, хотя и содержавшейся в полном беспорядке каюте земное освещение, а Кетлан желтее и тусклее Солнца. Сам торговец был привычен к резким переходам. Табачный дым буквально ударил по легким, девушка закашлялась, и только тогда мужчины обратили на нее внимание.
— А, ласточка моя прилетела! — Ван Рийн приветствовал внучку точно так же, как и в дни ее младенчества. — Заходи, плюхайся, — широкий взмах трубки предоставлял широкий выбор мест для плюханья: складное кресло, королевских размеров кровать, диванчик между баром и книжной полкой, просто палуба. — Тебе чего? Пиво, джин, виски, коньяк, водка, арак, аквавит, полдюжины разновидностей вин и ликеров, гашиш, марихуана, мескатель, опс, галт, ксандуйский радий или, может, — подмигнул он, — лимонадик? Хороший, сладкий лимонад?
— Спасибо, я удовлетворюсь кофе. — Набираясь смелости, Койя глубоко вздохнула. — Гунунг Туан, мне нужно с тобой поговорить.
— Ja, я знал, что ты придешь. Так почему же я ничего не рассказывал? Я хотел, чтобы у тебя была веселая и спокойная прогулка, чтобы ты не предавалась мрачным размышлениям, как канарейка на страусиных яйцах.
— Мастер ван Рийн, я заходил, чтобы обсудить положение. Теперь мне нужно вернуться на мостик. — Койя не была уверена, говорит Хирхарук правду или просто хочет тактично удалиться. — Ради чести и жизни… х-р-р-р, я хотел сказать, пожалуйста… будьте готовы к планированию дальнейших наших действий, по мере поступления информации. Госпожа Коньон, — поднял он руку, — приветствую вас и всего вам наилучшего.
Выходя в коридор, ифрианец задержался в дверях, встал на руки и раскинул крылья, открыв расположенные под ними жаброподобные щели. Затем он начал работать летательными мышцами, прогоняя воздух через эти природные «форсажные камеры», только и позволявшие существу подобных размеров летать при условиях, сходных с земными. И опять Койя не знала — то ли он обогащает свою кровь кислородом, готовясь к ответственной работе, то ли избавляется от человеческой вони. Затем Хирхарук ушел и закрыл за собой дверь.
— Так ты садись на стул, садись на корточки, ложись, или как там тебе удобнее, — повторил свое предложение ван Рийн. — Я бы и сам вскоре тебя позвал. Пришло время грудью встретить наваливающиеся события. Только вот у меня она чересчур волосатая, — глубокий вздох легко и непринужденно превратился в отрыжку, — а ты не снимаешь своей рубашки.
