– Поговори со мной, Маккензи. – Мой голос звучит немного хрипло.

– Что, если это плохая идея?

– Это не так.

– Да неужели. – Я замечаю краем глаза, что она смотрит на меня. – Не хочу стать причиной вашей размолвки. Это плохо для всех. Ты не сможешь быть счастливым, пока он расстроен, а я не смогу быть счастливой, потому что расстроен ты. Все в проигрыше.

Это и есть причина, по которой Эван должен уже покончить со всем своим дерьмом и позволить нам просто жить. Маккензи совсем не такая, какой он себе воображает, и если бы он понял ее, то осознал бы, как был несправедлив.

– Эван переживет.

– А что, если нет? Такое нельзя держать внутри себя.

– Не беспокойся об этом, Мак. Серьезно.

Меня не волнует, если моему брату не по душе эта ситуация, главное, чтобы он вел себя хорошо рядом с Мак и держал свои комментарии при себе. Я всю свою жизнь жил ради нас с Эваном. Но это я хочу оставить только для себя.

Очевидно, я не слишком преуспел в том, чтобы развеять ее сомнения, поскольку она издает совершенно страдальческий стон.

– У меня нет никакого желания вставать между тобой и твоим близнецом, Купер.

Я гляжу на нее. Сурово.

– Я сделал свой выбор. Хочу, чтобы мы были вместе. Эван смирится.

В ее взгляде мелькает горечь.

– Что это вообще значит – быть вместе? Знаю, ранее мы решили, что встречаемся, и я думала, что согласна с этим…

– Ты думала? – рычу я.

– Но потом мы пошли на вечеринку. Ты видел, как все пялились на нас? Нет, пялились на меня. Будто мне там не место. А та девчонка? Хайди? Она чуть не заморозила меня своим взглядом. А еще я слышала, как какие-то девицы назвали меня богатеньким снобом и сказали, мол, мое платье просто нелепо.

– Почему это твое платье нелепо?

На мой взгляд, ее короткое желтое платьице выглядит до нелепого сексуально.

– Потому что это Живанши[45], и мне кажется, никто не надевает платье за тысячу долларов на домашнюю вечеринку? – Щеки Мак краснеют от смущения. – Большинство моей одежды покупает ассистентка мамы. Если ты еще не заметил, мне плевать на моду. Я ношу джинсы и футболки. – Ее голос звучит все более мучительно. – Я надела это тупое платье только потому, что оно милое, летнее и достаточно короткое для того, чтобы свести тебя с ума.

Я борюсь со смехом, а также принуждаю себя не отвешивать комментарии по поводу того, что дерьмовая желтая фабричная тряпка, едва прикрывающая ее великолепное тело, стоит целую штуку баксов.

– Но, может, это выглядело так, будто я кичилась своим богатством? Не знаю. Я и не пыталась. Я знаю лишь то, что никто не хотел меня здесь сегодня видеть.

– Я хотел.

– Ты не считаешься, – бубнит она.

Я тянусь к ней и, взяв ее за руку, сплетаю наши пальцы вместе.

– Я единственный, кто считается, – поправляю я.

– Они тоже считаются, – спорит Мак. – У тебя целая компания друзей, и все вы знаете друг друга целую вечность. У меня вроде как двое друзей, одна из которых моя соседка по комнате, которой я должна нравиться по определению.

Смех все-таки вырывается из меня.

– Вот бы и у меня было столько друзей. Я завидую, – откровенно говорит она. – И мне правда хотелось всем понравиться сегодня.

Я отпускаю ее руку и направляю пикап к обочине дороги, потом паркуюсь и поворачиваюсь лицом к Маккензи.

– Детка, ты нравишься мне. Ясно? А моим друзьям ты понравишься, может, позже, но понравишься. Я обещаю.

Она хмурится.

– Не давай обещаний, которых не сможешь сдержать.

– Я серьезно. Дай им немного времени, – хрипло произношу я. – Не бросай меня только из-за того, что сегодняшний прием оказался не слишком-то теплым, а какие-то девчонки осудили твое платье – которое, между прочим, самое горячее платье из всех существующих. Я хочу сорвать этот тысячедолларовый кусок ткани с твоего тела зубами.

Мак тихо смеется.

– Пожалуйста. – Я почти съеживаюсь от умоляющей нотки, звучащей в моем голосе. – Не бросай меня, принцесса.

Тени танцуют на ее красивом лице, пока она сидит, затихшая, в салоне моего пикапа. Проходит целая вечность перед тем, как она отвечает.

В зеленых глазах отражается свет от проезжающей мимо машины, и, прильнув, Маккензи целует меня. Страстно. С языком. А затем отстраняется и, выдохнув, шепчет:

– Я не брошу тебя.

Глава двадцать шестая

МАККЕНЗИ

Дай им время, сказал он.

Они смирятся, сказал он.

Что ж, слова Купера оказались просто чушью. С тех пор, как на вечеринке случилась катастрофа, я вела активную кампанию, делая все возможное, чтобы влиться в «банду» Купера. Хотя он никогда не признается в этом, я прекрасно понимаю, как его беспокоят разногласия между мной и его друзьями, и я не хочу стать причиной того, что он отдаляется от людей, которые ему небезразличны. Они были в его жизни намного дольше, чем я. По-моему, нет причин, по которым мы не могли бы поладить друг с другом.

Так что я стараюсь. Я действительно очень стараюсь. Будь то игра в дартс в спортивном баре или тусовка на пляже у костра, последние недели я работала над тем, чтобы добиться успеха. Большинство друзей Купера мужского пола – Тейт, Чейз, Уайет, – похоже, полностью прониклись ко мне симпатией. Однажды вечером мы даже поужинали с Чейзом и его парнем, симпатягой по имени Алек, который тоже ходит в Гарнет. Только вот они не считаются, поскольку они не те, кого мне нужно завоевывать. Нужна «банда», его ближний круг.

Если не считать Стеф, которая так и остается моим союзником, я, кажется, не могу даже приоткрыть железный занавес, за которым прячутся Алана и Хайди. И пусть в последнее время Эван и не был откровенно враждебен со мной, кажется, он вообще предпочел молчать. «Если не можешь сказать ничего приятного» и все такое.

Вот почему я подумала, что сегодняшний вечер будет прекрасной возможностью для более интимной встречи. Только банда. Зефирки, фильмы ужасов, может быть, немного «Правды или действия» и «Я никогда». Сплочение и все такое.

Но к полудню дожди, предсказанные на этот вечер, превращаются в предупреждения о сильной грозе и торнадо по всей Каролине.

Потрясающе. Даже погода против меня.

Час назад Купер и Эван ушли, чтобы помочь Леви задраить люки на одной из его строительных площадок. Итак, теперь я сижу здесь, в их доме, с десятью фунтами холодных куриных крылышек и сырным чесночным хлебом, пока за раздвижными стеклянными дверями небо над заливом становится серым и зловещим. Делать особо нечего, и, поскольку я люблю бури – есть нечто интригующее в предвкушении необузданной стихии, – я открываю заднюю дверь, чтобы впустить прохладный воздух, а затем сворачиваюсь на диване и делаю домашнее задание. На заднем плане тихо работает телевизор, переключенный на местные новости, где метеорологи стоят перед радиолокационным изображением, залитым красным и оранжевым, и раздают советы типа «ни в коем случае не высовывайтесь из дома».

Я заканчиваю чтение по антропологии и смотрю на своем ноутбуке несколько клипов для урока медиакультуры, когда снаружи вспыхивает огромная молния, и в результате раскаты грома сотрясают дом. Поразительный шквал выбивает из меня дух. Дейзи, свернувшись калачиком под одеялом у моих ног, выбегает из комнаты и несется в свое любимое укрытие под кроватью Купера. Дождь начинает литься снаружи внезапным потоком, который поглощает горизонт за серебряной завесой. Я спрыгиваю с дивана и быстро закрываю раздвижную дверь, потом вытираю просочившуюся внутрь воду тряпкой для мытья посуды.

И тогда я слышу это – слабый вой вдалеке.

– Дейзи? – кричу я, оглядываясь. Она выбежала на улицу, пока я не видела?

Нет. Я быстро заглядываю в комнату Купера: она лежит под кроватью, положив передние лапы на паркет, а ее маленькая мордочка зажата между ними.

– Это ты плакала, малышка? – спрашиваю я и подпрыгиваю, когда слышу это снова. Это больше похоже на крик, чем на вой, и он определенно доносится с улицы.

Во время грозы можно услышать ее крик…

Мой пульс учащается, когда слова Эвана звучат в моей голове. Он серьезно говорил о приведениях? Как же он ее назвал…

– Патриция? – вяло произношу я, мой осторожный взгляд мечется по комнате. – Это ты?

Светильник над моей головой мерцает.

Из моего горла вырывается испуганный визг, заставляя Дейзи отползти назад и скрыться глубже под кроватью.

Я выхожу из комнаты Купера с бешено колотящимся сердцем. Свечи. Наверное,