Шрифт:
Закладка:
– Я буду ждать здесь, в молитвенном зале, – сказал он. – Как только заберешь карту, мы спустимся вниз, в конюшню, и уйдем через нее. – Он взглянул налево, в сторону лестницы. – Ты помнишь, как добраться до…
– Вверх по этой лестнице, дальше по коридору, третья дверь справа.
– Если она заперта, запасной ключ…
– Под ковриком, – прищурившись, закончила за него Коффи. – Откуда ты знаешь?
Экон невозмутимо смотрел на нее.
– Я вырос в храме. Мой наставник, брат Уго, заставлял меня читать…
– Скукотища.
Экон открыл рот, чтобы возразить, но его прервал длинный звучный удар гонга. Оба тут же выпрямились, и все посетители вокруг подняли головы.
– Это сигнал тебе, – Экон шептал, не глядя на нее. – Пора идти.
– Верно, – резко ответила Коффи. Она поправила вуаль, чтобы та лучше закрывала лицо, и смешалась с толпой. Экон сглотнул, барабаня пальцами по бедру и снова прокручивая в голове план.
«С ней все будет в порядке», – убеждал он себя. Взгляд снова метнулся к передней части зала – туда, где стояли и ждали остальные. Отец Олуфеми еще не пришел, но их гонка на время уже началась.
Двадцать минут.
Не очень большое число, но именно столько было у Коффи, чтобы добраться до кабинета и вернуться.
«Она справится, – убеждал он себя. – Она скоро вернется».
«Или нет, – рассудительно предположил голос в голове. – Может, она просто заберет дневник и сбежит».
«Нет, мы договорились. Ты нужен ей, чтобы перевести его», – возразил он самому себе, но в этих словах послышалась нотка неуверенности. Он вспомнил, как она смотрела на него в подвале храма – недоверчиво, скептически. Он видел, как она оценивала условия сделки – наверное, она нашла дюжину лазеек, чтобы выпутаться, если что-то пойдет не так. Это была рискованная ставка, но ему пришлось на нее пойти.
– Мы сейчас же начнем службу шукрани, – произнес один из братьев. – Пожалуйста, приготовьте ваши подношения, чтобы мы успели получить как можно больше просьб о молитве!
Экон чуть не подпрыгнул от неожиданности, когда все вокруг начали рыться в сумках и заглядывать через плечо друг другу, ожидая, пока отец Олуфеми выйдет, чтобы провести молитвенную церемонию. Несмотря на свое состояние, несмотря на все, что проносилось сейчас в его мыслях, он ощутил еще один укол вины. Он стоял в храме Лкоссы, в самом старом и самом святом месте в городе. Мальчиком он считал это место физическим воплощением всего, что было ему дорого, всего, что он ценил. Теперь он хотел украсть что-то отсюда – осквернить это место.
И снова его глаза обратились на богов и богинь, выстроившихся по старшинству. Говорят, что они были братьями и сестрами и каждому было поручено следить за какой-то частью мира – небесами, морями, джунглями, пустынями или пространством мертвых. Боги и богини могли не утруждаться, прислушиваясь к молитвам смертных, – вот почему отец Олуфеми проводил службы шукрани, чтобы получать молитвы от людей и передавать их богам. Технически говоря, было против правил обращаться к Шести напрямую. Но Экон обнаружил, что все равно это делает.
«Пожалуйста, – молился он. – Пожалуйста, пусть план сработает».
– Привет, Окоджо! Это ты?
Экон повернулся, и плечи снова напряглись. Шомари и Фахим проталкивались к нему сквозь толпу в молитвенном зале, и их новенькие голубые кафтаны выглядели болезненно яркими даже в приглушенном освещении храма. Видеть их оказалось для Экона больнее, чем он ожидал.
– Привет. – Он кивнул, когда они выступили перед ним. – Как вы?
– Рады тебя видеть, Экон. – Фахим широко улыбнулся. – Мы не думали, что ты еще задержишься!
Экон старался говорить ровным тоном:
– С чего бы это?
Фахим помолчал. Заговорив снова, он уже более осторожно подбирал слова:
– Ну, просто… мы не подумали…
– Он этого не скажет, так что скажу я. – Новообретенное высокомерие, с которым теперь держался Шомари, было невыносимым. – Мы подумали, что ты не решишься показаться тут после того позора в Ночном зоопарке.
Он произнес эти слова так громко, что люди поблизости явно его услышали. Фахим отвел взгляд, а Экон переступил с ноги на ногу. Теперь ему еще сильнее захотелось исчезнуть, провалиться сквозь древние каменные полы храма, чтобы его никогда больше никто не увидел. Ему понадобилось приложить немалое усилие, чтобы не сорваться.
– Все йаба имеют право попросить благословения на службе шукрани, – непринужденно сказал Экон. – Ведь посвященные воины не откажут мне в этом праве, верно?
– Это не право. – Голос Шомари превратился в низкий рык, а его лицо не выражало ничего, кроме отвращения. – Не для таких, как ты, Окоджо, сочувствующий джеде.
– На самом деле это право. – Экон сделал вид, что рассматривает ногти.
– Я могу приказать, чтобы тебя вышвырнули отсюда, – сказал Шомари. Его взгляд потемнел. – Или я могу сделать это сам.
– Попробуй, а я посмотрю.
Все произошло совершенно внезапно.
Гортанно зарычав, Шомари бросился вперед. Экон отступил, увернувшись от него буквально на пару сантиметров. Несколько человек вскрикнули, когда Шомари резко развернулся на месте и оскалился, глядя на Экона.
Фахим в ужасе поднял брови:
– Шомари, что ты…
Экон не стал ждать. Шомари уже несся на него, раздувая ноздри. Экон уклонился вправо, затем повернулся на месте. На этот раз Шомари чуть не рухнул на пол и едва смог удержаться. Несколько посетителей с криками убрались с его пути.
– Трус! – крикнул Шомари. – Дерись!
Экон принял более надежную стойку, готовясь драться. Его ум словно отделился от тела, когда инстинкты взяли верх и память вступила в свои права. Он больше не был в храме. Его сознание вернулось на границу города и джунглей, в ту ночь много лет назад, когда они с братом Уго шли рядом.
– Смотри, Экон.
Экон лишь через несколько секунд понял, что он видит – какую-то возню в красной грязи. Его глаза расширились, когда пыль осела и он различил два силуэта: длинную коричневую змею и маленького пушистого бежевого зверька. Соперники не отрывали взглядов друг от друга, замерев и не замечая зрителей.
– Нам повезло увидеть одно из древнейших чудес природы, – произнес брат Уго. – Видел ли ты когда-нибудь танец мамбы и мангусты?
– Танец? – недоверчиво переспросил Экон. – Брат, но они же не танцуют, они дерутся.
– Ах! – Вокруг глаз брата Уго проступили лукавые морщинки. – Но что такое драка, если не форма искусства, воплощенного в движении? – Он снова показал на черную мамбу и мангусту, и словно по команде та зашипела, обнажив маленькие острые зубки. Ее янтарные глаза сверкнули.
– Это удивительная вещь, – прошептал брат Уго. – Часто