- химия и автомобили), но и в пищевую промышленность, железные дороги и банковский сектор, причем именно в банковский сектор дела шли особенно хорошо.

62% богатства, хранящегося в форме финансовых активов, было весьма разнообразным: 20% состояло из акций фирм (независимо от того, котировались они на бирже или нет), из которых 13% было вложено во французские фирмы и 7% в иностранные; 19% состояло из частных долговых инструментов (включая векселя, облигации и другие коммерческие бумаги; 14% французских и 5% иностранных); 14% составлял государственный долг (то есть государственные облигации; 5% французских и 9% иностранных); и 9% состояло из других финансовых активов (депозиты, наличные, различные акции и так далее). Это выглядит как хорошо диверсифицированный портфель, который можно найти в современном учебнике по финансам, за исключением того, что это была реальность, отраженная в парижских записях о наследстве в конце XIX и начале XX века. Для каждого умершего человека можно точно определить, какие акции и облигации принадлежали каким фирмам и в каких отраслях.

Стоит отметить два дополнительных результата. Во-первых, крупнейшие состояния имели еще большую долю финансовых активов, чем остальные. В 1912 году 1 процент самых богатых состояний состоял на 66 процентов из финансовых активов, по сравнению с 55 процентами для следующих 9 процентов. Среди 1 процента самых богатых парижан, которые в 1912 году владели более чем двумя третями всего состояния, недвижимость составляла лишь 22 процента, а провинциальная недвижимость - всего 10 процентов, тогда как только акции составляли 25 процентов, облигации частного сектора - 19 процентов, а облигации государственного сектора и другие финансовые активы - 22 процента. 6. Преобладание акций, облигаций, банковских вкладов и других денежных активов над недвижимостью отражает глубокую реальность: элита собственников Belle Époque была в основном финансовой, капиталистической и промышленной элитой.

Во-вторых, в период с 1872 по 1912 год иностранные финансовые инвестиции выросли в огромной степени. Их доля в парижском богатстве выросла с 6 до 21 процента. Эта эволюция особенно заметна в 1 проценте крупнейших состояний, где хранилось большинство международных активов: доля иностранных инвестиций среди их активов выросла с 7 процентов в 1872 году до 25 процентов в 1912 году, по сравнению с 14 процентами для 90-99 процентов богатства и едва 5 процентами для 50-90 процентов (Таблица 4.1). Другими словами, только самые крупные портфели содержали значительную долю иностранных активов; на отечественные активы приходилась большая доля меньших состояний.

Впечатляющий рост иностранных инвестиций, доля которых за сорок лет выросла более чем в три раза, задействовал все виды инструментов, включая иностранный государственный долг, доля которого в крупнейшем 1 проценте состояния выросла с 4 до 10 процентов в период 1872-1912 годов. Особый интерес представляют знаменитые российские займы, которые быстро увеличились после подписания Французской Республикой военного и экономического договора с царской империей в 1892 году. Но многие другие иностранные облигации также фигурировали во французских портфелях (особенно облигации европейских государств, а также Аргентины, Османской империи, Китая, Марокко и так далее, иногда в связи со стратегиями колониального захвата). Французские инвесторы получали солидные доходы от своих иностранных кредитов, часто с государственными гарантиями (которые считались золотыми до потрясений Первой мировой войны и русской революции). Доля акций и облигаций иностранного частного сектора росла еще быстрее: с 3 до 15 процентов от общего объема активов в портфелях 1 процента самых богатых людей в период с 1872 по 1912 год. Были вложены средства в Суэцкий и Панамский каналы , российские, аргентинские и американские железные дороги, индокитайский каучук и бесчисленное множество других компаний по всему миру.

Belle Époque (1880-1914): Проприетарная и инегалитарная современность

Эти результаты очень важны, поскольку они показывают, что тенденция роста концентрации богатства во Франции и Париже на протяжении долгого девятнадцатого века, и особенно в Belle Époque (1880-1914), была феноменом "современности".

Если посмотреть на этот период издалека, через искажающую призму начала XXI века - века цифровой экономики, стартапов и безграничных инноваций, - может возникнуть искушение рассматривать гипернегалитарное общество кануна Первой мировой войны как кульминацию ушедшей эпохи, статичный мир тихих поместий, не имеющий никакого отношения к сегодняшним якобы более динамичным и меритократическим обществам. Ничто не может быть дальше от истины. На самом деле, богатство Belle Époque имело мало общего с богатством эпохи Ancien Régime или даже с эпохой Пера Горио, Сезара Биротто или парижских банкиров 1820-х годов, которых так хорошо описал Бальзак (и которые в любом случае обладали собственным динамизмом).

В действительности капитал никогда не бывает спокойным, и не был спокойным в восемнадцатом веке, времени быстрого демографического, сельскохозяйственного и коммерческого развития и масштабного обновления элит. Мир Бальзака тоже не был спокойным - скорее наоборот. Если Горио и смог сколотить состояние на макаронах и зерне, то только потому, что ему не было равных в том, что касалось выбора лучшей пшеницы, совершенствования технологий производства и создания складов и сетей распределения, чтобы его товар доставлялся в нужное место в нужное время. Лежа на смертном одре в 1821 году, он все еще придумывал сочные стратегии инвестирования в Одессу на берегу Черного моря. Независимо от того, принимала ли собственность форму фабрик и складов в 1800 году или тяжелой промышленности и высоких финансов в 1900 году, решающим фактом является то, что она всегда находилась в вечном движении, даже когда становилась все более концентрированной.

Сезар Биротто, еще один персонаж Бальзака, олицетворяющий сословное общество своего времени, был блестящим изобретателем духов и косметики, которые, по словам Бальзака, были в моде в Париже в 1818 году. Романтик не мог знать, что почти век спустя, в 1907 году, другой парижанин, химик Эжен Шуэллер, собирается усовершенствовать очень полезную краску для волос (первоначально названную "L'Auréale", в честь женской прически того времени, напоминавшей ореол). Линия продуктов Schueller неизбежно вызывает в памяти продукцию Birotteau. В любом случае, в 1936 году Шуэллер основал компанию L'Oréal, которая в 2019 году по-прежнему является мировым лидером в области косметики. Биротто пошел другим путем. Его жена пыталась убедить его реинвестировать прибыль от парфюмерной фабрики в тихие загородные поместья и солидные государственные облигации, как это сделал Горио, который продал свой бизнес и решил выдать замуж своих дочерей. Но Биротто и слышать об этом не хотел: вместо этого он решил утроить свое состояние, вложив деньги в недвижимость в районе Мадлен, который в 1820-х годах только начинал развиваться. В итоге он разорился, что напоминает нам о том, что в инвестировании в недвижимость нет ничего особенно