— Очень далеко, — следователь развел руки. — Полностью разрушить личность, внушить ефрейтору Бубе, что он — певичка-шансонетка, заставить отряд жандармерии открыть огонь по своим, зайти в банк и выйти оттуда со всеми деньгами — перечислять можно долго. Но это, простите за тавтологию, «возможные возможности». Что он может на самом деле, я сказать не могу. До тех пор, пока не увижусь с ним лично. А этого мне ну совершено не хочется.

— Да, я помню. Вы не хотите иметь ничего общего с этим делом.

— Просто это не самый лучший способ умереть, — Фигаро допил чай и принялся одеваться. — А почему Вы спрашиваете? Хотите сколотить ударную команду по поимке псионика? Бросьте, пожалейте людей. Обратитесь в Инквизицию.

— Вы же сказали, что они не помогут.

— Не помогут. Но это дело — в их юрисдикции. А Вы перело́жите эту проблему на чужие плечи.

На лице главжандарма явственно отразилось все, что он думает о таком варианте развития следствия. Фигаро чуть заметно улыбнулся и примирительно поднял руки.

— Спокойно, Винсент! Я Вас понимаю: начальник жандармерии, который бежит в Инквизицию за помощью — та еще картина. Но в данной конкретной ситуации Вы ничего пока сделать не можете. Остается только ждать развития событий и не лезть на рожон. Или у Вас к главному инквизитору Френну личная неприязнь?

— Главный смотритель Френн — мой отец, — сквозь зубы процедил Смайл.

— Ах, вот оно что!

— Да. То самое. Я уважаю папашу, но его вмешательство было бы… преждевременным.

— Хорошо-хорошо. Без проблем. Но Вы ведь не просто так спрашивали меня о пределе возможностей псиоников?

— Не просто, — Смайл тряхнул головой. — Вчера ночью я допрашивал в участке хозяина «Глобуса», господина Пэрри и бухгалтера Фиддла. Ни один из них не опознал тело Виктума.

— В смысле?

— В прямом. Мертвый человек, найденный в номере Вивальди — не Альберт Виктум.

— Вы в этом уверены? — Фигаро даже перестал жевать пирожное.

— Абсолютно. Он похож внешне, но не более. Короткие черные волосы — у Виктума каштановые. Карие глаза — вместо серо-зеленых. И татуировка на правом плече — копейщик, попирающий крылатого льва.

— Тюремная?

— Нет, — Смайл покачал головой, — скорее, солдатская. Но не в ней дело. Если это не Виктум, то кто тогда?

— И где настоящий?

— Я послал к нему домой — Альберт Виктум там не появлялся. Должен был, как обычно, прийти под утро, но не пришел. Сторож в парадном и дворник тоже его не видели.

— Хм… — Следователь почесал затылок. — Все это, конечно, интересно, но… Подменить труп или колдовством сменить ему личину? Невозможно. Да и зачем? Мертвец-брюнет, мертвец-шатен — какая разница?

— Я тоже не понимаю, — главжандарм встал и принялся ходить по комнате. — Но пойму, задери меня слепая мантикора!

— Еще что-нибудь?

— Да. Экипаж Фулла, на котором Вивальди, вроде как, приехал в город, видели около полуночи в Кованом переулке. Пустой. Он стоял как раз возле круглосуточной пивнушки «Драный Кот», где, обычно, собираются извозчики, работающие рядом с Развалом. Но хозяин «Кота» не припоминает, чтобы он видел Фулла в тот вечер.

— Ого!

— Это еще не «ого». Настоящее «ого» дальше: экипаж, доставивший Вивальди в «Глобус», судя по всему, не принадлежал Фуллу.

— Что?

— А то. Лакей описал его как большую повозку красно-коричневого цвета с натяжной крышей и прорезиненными колесами, запряженную парой вороных. Очень похоже, только вот у Фулла повозка красная с черными полосками, а лошади — гнедые. Конечно, в темноте старый черт сослепу мог и перепутать. Но Адам Фулл уж точно никогда не носил бушлат. Его нашли в длинной серой дохе.

— Ничего не понимаю, — нахмурился следователь.

— Я тоже. И именно поэтому мне нужна Ваша помощь.

— Я же сказал… — начал Фигаро, но Смайл прервал его, резко подняв руку.

— Меня интересует только Ваше мнение, не более того. Вы утверждаете, что этот Вивальди — псионик. Ну так расскажите мне как его поймать. Ведь он же не невидимка, в конце концов!

— Винсент, — следователь медленно покачал головой, — это будет непросто. Боюсь, Вы не понимаете, на что он способен. Псионик может войти в чужой дом, поздороваться с хозяином, отужинать и лечь спать, а утром преспокойно уйти и никто даже не вспомнит о его визите. Вполне возможно, что сейчас он мирно похрапывает в Вашей собственной спальне. Как Вы прикажете его ловить? У меня нет никаких идей по этому поводу.

— Фигаро, — глаза Смайла потемнели, — погибли уже трое. Дороги завалены снегом, так что этот тип никуда не денется из города. Это пиранья, которая волей случая, очутилась в бассейне с пескарями — в моем бассейне! Я отвечаю за безопасность этого городишки, но дело не в этом. Я живу здесь, понимаете? Если бы к Вам в дом забрался убийца, что бы Вы сделали? Сидели бы и рассуждали… Фигаро! Что с Вами?!

Бледный, как смерть, следователь присел на край кровати и зажмурился, обхватив руками голову. На лице Фигаро проступили темные пятна; сейчас он выглядел как очень больной человек. Смайл рванулся к тумбочке, где стоял графин с водой, но следователь схватил его за край пиджака.

— Не надо… Все в порядке. Просто… У меня проблемы с… сердцем. Иногда случаются приступы. Это не страшно.

— Я Вас чем-то расстроил?

— Нет… Не в этом дело… Слушайте, да не мельтешите Вы! У Вас есть с собой что-нибудь спиртное?

— Ну… А, черт! Есть бренди. Но если Вы проболтаетесь…

— Успокойтесь, — следователь взял из рук Смайла серебряную флягу с тонкой гравировкой, отвернул крышечку и сделал два больших глотка. — Вот, теперь гораздо лучше. Замечательный бренди, просто отличный. Жаль глушить его из горла…

— В первый раз вижу, чтобы сердечный приступ лечили алкоголем.

— Это… Как ее… Инновация, вот, — Фигаро посмотрел на свои руки: кончики пальцев заметно подрагивали.

— Теперь по поводу вашего псионика. Ему вовсе не обязательно расплачиваться деньгами. Он может шевельнуть извилиной и вопрос об оплате вообще не возникнет в голове у лавочника или, к примеру, гостиничного портье. Однако он платит. Или, возможно, делает вид.

— Нет, не делает, — Смайл отрицательно покачал головой. — Он платит. В обеих гостиницах из касс не пропало ни медяка.