Вот мы и корячились с Семеном по кустам в радиусе нескольких метров от сторожки. Прикинули, количество шагов, которое мог сделать Жорик в любую сторону, потом время на то, чтоб спрятать коробку, и путь обратно. Слава богу, площадь поиска оказалась не сильно большой. Но я и без того чувствовал себя каким-то извращенцем. Отвечаю.

— Стивен Кинг — это писатель. Не наш. Американец. У него есть крутая книга про кладбище домашних животных… — Я задумался, вспоминая год выпуска знакового произведения. Интересно, оно уже есть или еще будет?

— Домашних животных? — Сенька остановился, задумчиво глядя на мою задницу, которая торчала из очередных кустов.

По распоряжению все того же Мажора, я искал небольшой овраг. Нишу. Дыру. Нору. Что угодно. Лопаты у Милославского в ту ночь с собой вроде не было, значит, закопать коробку он не мог. Да и рискованно. Значит, это должно быть естественное место, подходящее для нычки.

— Совсем американцы ненормальные. Кладбище для животных… И что там? — Семен попытался залезть ко мне, но я лягнул его ногой, намекая, что тут и одному не развернуться.

Обнаруженная мной в кустах яма могла подойти для Милославского, поэтому я внимательно обследовал ее стенки, освещая сверху фонариком. Не очень глубокая. Около метра. Неровная. Ее сто процентов никто не копал специально. Кое-где виднелись корни деревьев. Вот там вполне возможно пристроить небольшую коробку. Правда, все равно глупо. Начнется дождь, размоет все к чертям собачьим. Вообще, доверять на сто процентов словам Матвея Егорыча, не очень разумно. Вдруг дел спросонья не понял. Может, настоящий Жорик вообще коробку спрятал в сторожке, а мы, как идиоты, кружимся по кладбищу.

— Блин… Что ж здесь столько много растительности… — Я осторожно свесился с края и заглянул под очередные торчащие из земли корни. — Да ничего особенного. У индейцев было кладбище. Рядом жили люди. Сначала у них сбили машиной кота. Его отнесли на это кладбище и похоронили. Ночью кот вернулся. Но стал другим. Типа…

Я на секунду завис, пытаясь сообразить, как объяснить пионеру из 1982 года всю эту мистическую хрень, если они тут даже в Бога не особо верят. Пионеры имею в виду.

— Короче… Кот стал как живой, только мертвый. Понимаешь, Семен? Потом погиб пацан. Его тоже отнесли на это кладбище. А он пришел ночью. И стал… Злым. Плохим. Блин, Сенька! Все умерли, если в двух словах. Нашел время для внеклассного чтения. И не рассказывай никому. Думаю, тебя по головке за такие книжки точно не погладят. Может, Кинг в одном ряду со Солженицыным стоит. Не помню. Молчи, короче. А лучше забудь. Это я ляпнул без задней мысли.

— Оооо… Интересно… — Пацан последние фразы, конечно же, пропустил мимо ушей. — А это на любом кладбище работает? Если я, например, принесу сюда дохлую кошку. Она оживет? И как надо хоронить? Просто закопать? Или…

Брат Жорика не успел договорить до конца, потому что я сразу же вынырнул из зарослей и посмотрел на Сеньку максимально строго. Пытливый ум — это у них семейное. Вполне хватит фантазии притащить на погост дохлое животное. Либо взять живое, как вон у председателя кролика, а потом сделать из него дохлое. И тогда закопают нас обоих. Семена за любовь к экспериментам. Меня за то, что я ему пожал идею.

— Все. Забудем Это — книга. Вымысел. Ясно? Художественное произведение, к которому нельзя относиться серьёзно. Ясно, спрашиваю?

— Ясно, ясно… — Сенька уставился в сторону тех кустов, куда убежал кролик. Нехорошо так уставился. Задумчиво. Врет ведь, гад малолетний. По роже видно, уже прикидывает, как бы провернуть любопытное дельце.

Я снова полез в кусты, проклиная все на свете. А в первую очередь — Милославского. Обоих Милославских. И настоящего, и фальшивого. Какого хрена этим двоим не сидится на месте. Аристарх, который Николаевич… Вот приспичило Мажору копаться в его прошлом. И Жорик. На хрена было тащиться на кладбище. Ну зарыл бы вон, у дядьки во дворе. Или в Москве где-нибудь спрятал. Москва, в конце концов, огромная. Нет… Мы не ищем легких путей. Зачем нам это…

Как назло, после разговора про Стивена Кинга, стало еще более жутко. Просто это чудное литературное творение произвело на меня в свое время очень сильное впечатление.

Кинг, конечно, талантливо пишет. Пару ночей спокойно не мог спать. Фильм — нет. А с книги можно обоссаться от страха, если честно.

Все-таки надо признать, есть что-то полезное в рациональном подходе советских детей к вопросам мистики. Вот Сеньке сейчас, к примеру, интересно, оживет ли кролик, если его закопать. А мне интересно побыстрее отсюда свалить. Вдруг кто-нибудь на самом деле оживет. И это будет совсем не кролик. Роемся тут, как дебилы. Вообще не буду смотреть ничего такого больше. Только комедии про любовь.

— Сенька. А что ты будешь делать, когда вырастешь? — Я решил сменить тему и отвлечься.

— Даже не знаю, — Задумался пацан. — Наверно, как отец хочу. Сначала в комсомол, потом по линии партии пойду. Батя для меня пример во всем.

Я чуть не кувыркнулся в эту яму, которую изучал. Как отец… да уж. Хреновые мечты у парня. Не дай бог воплотятся в реальность.

— Семён… Лучше не надо, как отец. Лучше, вон, какую-нибудь профессию путевую выбери. Инженер, пожарный, летчик. Космонавтом не хочешь? Многие хотели в вашем… Блин… Хотят в наше время стать космонавтом.

— А ты о чем мечтал? — Сенька, судя по всему, обрадовался, что мы говорили, как взрослые.

Ему вообще этого явно не хватает, кстати. Я не детский психолог, конечно, не разбираюсь в подростковых травмах, но мне кажется, у пацана были не лучшие два года. Родители погибли, брат вел себя, как конченая сволочь. С младшим Милославским особо не общался, активного участия в воспитании не принимал. Еще и почти психом был. То помнит, то не помнит. То знает, то не знает.

— Ну… это смешно, конечно… Когда был маленький, хотел вырасти и жениться. Мне казалось, это — самое прекрасное будущее. — Я усмехнулся, вспоминая свои глупые мысли. Лет семь, наверное, тогда исполнилось. Только в школу пошел.

— Зачем? — Вообще не понял моей мечты Семен.

— Ну как же? Жена — это самое главное в жизни мужчины. После мамы. Так отец всегда говорил. Без неё жизнь — скукотища одна. Это же, как мама, только уже лично твоя и больше ничья. В общем, он прикалывался… Отец. То есть шутил надо мной. А я уши развесил и верил ему. Раз папа говорит, значит,