Не знаю, каким чудом, но вдруг все преграды исчезли и я оказался прямо перед церковью. Вернее, перед руинами храма. Более того, чуть не влетел носом в Мажора. Он стоял на месте, открыв рот и смешно вытаращив глаза.

— Ты чего, Соколов? Ты псих? — Выдал Милославский громким шепотом. — Я чуть не обосрался. Думал, все мертвецы разом встали. Такой треск стоял и топот.

— Там… Там… — Я пытался произнести хоть какую-то членораздельную фразу, но ни черта не получалось.

— Ой… Смотрите, это — кролик председателя… — Семён, появившийся с другой стороны, наклонился и вытащил из зарослей ушастую скотину. — Наверное, ему стало страшно… К людям побежал. А вы чего с такими лицами?

Сенька удивленно уставился на нас с Мажором.

— Ничего! — Милославский тут же сделал серьёзную физиономию. Типа, это не он сейчас охреневал с перепугу. — Вот. Коробку нашел.

Жорик протянул вперед упомянутый предмет. Я даже не заметил сначала, что на момент моего появления, он прижимал его обеими руками к груди.

Ну, а потом, мы втроем изучали содержимое, пытаясь понять, на кой черт настоящий Милославский тащился в такую даль, чтоб спрятать фотографии и непонятную стрекозу, стоимостью в хрен его знает сколько.

Глава 19

Жорик

— Ну, что? — Матвей Егорыч встречал нас в коридоре.

Суетился, как мать родная, дождавшаяся блудных детей. Отвечаю. Чуть слезы на глаза не навернулись от столь трогательной заботы. Ах ты черт… Дело же не в заботе. Дело в том, что деда Мотю от любопытства наизнанку выворачивало. Он моментально «обстрелял» глазами нас троих. Заметил в моих руках сверток и чуть не бросился навстречу. Сдержало, наверное, то, что помимо него были еще свидетели.

Не успела входная дверь открыться, а он уже нарисовался из кухни. Словно караулил сидел. Или чувствовал, сейчас явимся домой. Кстати, замки могли бы и закрывать. А то привыкли в деревне, что ни от кого плохого не прилетит.

За Матвеем Егорычем выскочил Андрюха. Естественно, тоже из кухни. Где еще могут быть эти двое. Там, где еда. Это уже неудивительно.

— Все хорошо. — Я посмотрел на деда, а потом добавил, — Если так можно сказать.

По сути все и правда было хорошо. По крайней мере, в общих чертах. Коробку мы ведь нашли. Кстати, не рассказал ни Стасу, ни тем более Семену, но нычка Милославского была отмечена крестиком. Серьезно. Я сначала лазил, как дурак, по развалинам храма, а потом смотрю, в одном месте — опознавательный знак нарисован. Будто специально. Подошел, ковырнул пальцем камень… И охренел. Потом что он сразу вывалился, а в открывшейся дыре лежала коробка. То есть, Жорик специально пометил место. Вопрос, для кого? Для себя в случае нового приступа беспамятства? Или для меня? Я снова подумал о том, что Милославский мог знать, башка у него, как общежитие. Туда еще кое-кто захаживает. Мысль, на первый взгляд, конечно, бредовая, но…

До Москвы тоже добрались без проблем. Утром, после того, как деревенские проводили коров на дойку, спокойно отправились на станцию. Тем же путем, которым попали на погост. Только в обход дома председателя. Решил, ну, его к черту. Лучше лишний крюк по кустам на пузе сделать. Кролика, которого Семен оберегал оставшуюся часть ночи, подкинули во двор. Не бросать же его на кладбище. Последняя мысль, естественно, принадлежала не мне и не Соколову. Я бы спокойно бросил. Сам доберётся. Или найдут добрые люди. В конце концов, ничего страшного с ним не случится.

А Стас, как оказалось, вообще был не против жаркого из крольчатины, после того, как ушастый его напугал чуть ли не до заикания.

— Скотины кусок… — Злился ментёнок каждый раз, когда поворачивал голову к тому месту, где в обнимку с кроликом спал Семен. — Половину жизни из-за него оставил. Думал, тварь какая-то за мной по кустам охотится… Сенька! Давай зажарим! Я не против научиться готовить крольчатину.

Младшенький сквозь сон посоветовал Соколову быть более определённым в своих желаниях. Подгреб кролика себе под пузо, закрыв для верности какой-то тряпкой, и добавил, что он товарищей на убой не пускает. Не знаю, когда кролик успел стать Сенькиным товарищем, конечно, но стало ясно, Стас останется неотомщеным.

Однако, несмотря на робкое сопротивление Семена, который, походу, решил, что у него завёлся домашний питомец, имущество председателя утром мы вернули на место. Прекрасно помню маленький факт об этих симпатичных животных. Они почему-то моментально сгрызают все провода в доме. Понятия не имею, почему. У моей одноклассницы был кролик. Правда, декоративный. Но не думаю, что он сильно отличается от председательского. Она его один раз выпустила из клетки, через час вся обслуга лазила по из немаленькому особняку, разыскивая диверсанта. Он реально похерачил все провода, до каких смог добраться. Просто перегрыз их. И ведь даже током сволчь не долбануло.

Поэтому Младшенькому было велено забыть о том, что кролика мы возьмем с собой. Я просто закинул животное Николаичу во двор, а потом быстро рванул за Стасом и Младшеньким. Заходить не стал.

На станции билеты купил нам Соколов. Достаточно просто, кстати. Наверное, в это время года советские граждане чаще едут в южном направлении, чем обратно.

Мы с Сенькой в здание вокзала заходить не стали, чтоб не светиться. Два года назад тут работала моя родная бабка. Вполне может узнать, если появлюсь. А я как-то не готов снова встречать родственников, о которых даже не догадывался всю сознательную жизнь. Да ещё, после того, как мать сбежала вместе с батей. Ни к чему эти волнения.

Поезд должен был проходить мимо буквально через час и мы, протусовавшись это время в лесополосе, которая виднелась неподалеку, вскоре благополучно загрузились в вагон. Обратная дорога даже получилась без приключений. Удивительно, честно говоря. К нам ни один псих не прилепился. Соколов и Семен вели себя прилично. Спали бо́льшую часть пути. Проводница оказалась вполне вменяемой женщиной лет сорока. Короче, чудо просто какое-то.

До своего дома тоже добрались спокойно. Хотя, на каждом пешеходном переходе и я, и Соколов на всякий случай смотрели сразу во все четыре глаза. Не хотелось бы снова испытать острые ощущения от всяких неизвестных тачек, которые мчатся на скорости. Тем более, с нами был Семен. А за пацана я чувствовал ответственность. Я и ответственность… Кому скажешь, не поверят.

Коробку всю дорогу держал в руках, не выпуская ни на минуту. Правда, из поезда я вынес ее уже