Шрифт:
Закладка:
Ксавье усмехается.
– Поверь мне, это ненадолго.
– Что ты имеешь в виду?
– Я видел, как Финн затащил ее в кладовку.
И тут меня осеняет. Так вот куда она исчезла. Это также объясняет, почему она не ответила на миллион моих сообщения.
– Как думаешь, чем они занимаются? – Я понимаю, насколько глупо звучит этот вопрос, едва он срывается с моих губ.
– Наверное, просто разговаривают, – отвечает Ксавье.
Мы переглядываемся.
И оба начинаем смеяться.
– Точно, – я усмехаюсь.
Мое лучшее предположение – сейчас у них скандальный секс в шкафу, пока мы болтаем. Может, Финн наконец-то смог убедить ее, что не изменял? Она не могла игнорировать мои сообщения. Если только она не была… занята.
Наш смех стихает одновременно, и мы встречаемся взглядами, одинаково запыхавшиеся и измученные. Сейчас без пятнадцати три утра.
Он не отводит взгляд.
Я тоже.
– По крайней мере, хоть кому-то сейчас весело, – хихикаю я.
– Эй, – он ударяется своим коленом о мое, и я дрожу, как неопытная девственница, которую никогда в жизни не трогал мужчина. – Я не… не веселюсь.
Не красней.
Не красней.
– Ты краснеешь? – спрашивает он.
Черт возьми.
– Нет, – говорю я немного более воинственно, чем собиралась. – И ты не должен притворяться, будто тебе на самом деле весело. Я не дура.
– Притворяться и не нужно, – уверяет он меня.
– Оу. Комплименты из жалости. Мои любимые.
Он смеется.
– Это правда. Ты не худшая компания из всех, что у меня были, Харпер. Может быть, самая строгая, но не худшая.
– Спасибо… – я слегка улыбаюсь. – Наверное?
Мы снова молчим несколько минут, и я вижу, прокручивая ленту новостей в социальных сетях, что он то и дело проверяет экран своего телефона.
Он определенно ждет сообщения.
Но от кого?
Бри?
Лейси?
Или это могла быть…
Лав?
– Должна предупредить: если ты проверишь свой телефон еще раз, он может сломаться, – поддразниваю я его, и он одаривает меня очаровательной виноватой улыбкой. Я говорю о той, которая может расплавить сталь и вылечить разбитое сердце.
– Так очевидно, да?
– Немного.
Его ухмылка превращается в полноценную улыбку.
– Попался.
– Кто эта девушка?
– Просто друг.
Друг. Я не тупая. Мне прекрасно известно, что означает слово «друг» в лексиконе спортсмена.
– Дай угадаю – Бри? – я пытаюсь скрыть разочарование в своем голосе таким неестественным хихиканьем, что у меня по коже бегут мурашки. – Вы двое снова вместе?
– Нет, конечно, – он морщится.
Я не могу стереть улыбку со своего лица.
Ви, серьезно, ты как открытая книга.
– Тогда кто? Я ее знаю?
Он фыркает.
– Немного иронично говорить о девушках с тобой, тебе не кажется?
Я не уверена, то ли это просто мой лишенный сна мозг постепенно отключается, то ли я что-то упускаю, но, кажется, я не могу расшифровать намеки, сквозящие в его словах.
– В смысле иронично?
– Да ладно, Ви, – он выгибает бровь, бросая на меня недоверчивый взгляд. – Ты знаешь.
– Знаю что? – переспрашиваю я.
– Ты собираешься заставить меня сказать это? Правда? Не круто, Харпер, – он откидывает голову назад, на его губах появляется сексуальная ленивая ухмылка, и одного этого вида достаточно, чтобы растопить мои внутренности.
– Я слишком устала для этого дерьма. Просто скажи мне уже.
– Ты мне нравилась, Ви.
Я перестаю дышать.
– В детстве я был влюблен в тебя по уши.
Я ожидала всего.
Всего, кроме этого.
– Очень смешно, – я позволила шутке проскочить мимо ушей.
– Я не шучу, – он смотрит мне прямо в глаза.
Черт возьми… он серьезно.
– В смысле? – кричу я.
– Я сказал то, что сказал.
– Но ты был таким злым!
Я ломаю голову, выискивая хоть одно воспоминание, хоть один момент, когда Ксавье казался, пусть и отдаленно, заинтересованным во мне. Ну, он действительно поцеловал меня в тот день в парке, но я всегда думала, что это была лишь отчаянная попытка удержать меня, чтобы я не сдала его.
– И ты удивляешься почему? Я был маленьким дерьмом для всех.
– Да, но со мной ты был еще большим дерьмом!
Он поднимает руки вверх, сдаваясь.
– В свою защиту скажу, что я понятия не имел, как вести себя с девушками, а единственное, что тогда говорили друг другу мои родители, – это всякие обидные вещи. Наверное, я думал… что это так и работает или типа того.
Вот оно.
Корень токсичного менталитета «вы жестоки к людям, которые вам нравятся».
Дети должны где-то этому научиться.
– Я думал, ты знаешь, – он выглядит искренне потрясенным.
– Ты прав. Прости. Мне следовало догадаться, что ты бросаешь моих кукол в барбекю в знак привязанности.
– Извинения приняты, – он едва может произнести это короткое предложение без улыбки. Более чем очевидно, что он просто пытается вывести меня из себя.
И это работает.
– Да пошел ты, мне нравились эти куклы! – я бью его по плечу, и он смеется. Мы оба смеемся. Немного громче, чем допустимо, ведь мы заперты в школьной химической лаборатории в три часа ночи. Следующие десять минут мы обсуждаем безумные, граничащие с жестокостью выходки, через которые Финн и Ксавье заставили меня пройти тем летом.
– Это было хорошее лето, признай, – предается воспоминаниям он.
– Говори за себя, злыдень.
Его улыбка ничуть не дрогнула.
Наступает тишина. Но это хорошая тишина. Такая, когда у тебя болит живот от слишком громкого смеха и тебе нужно немного передохнуть.
– Это все были твои идеи? Те розыгрыши?
– Ага, – бесстыдно говорит он.
– Значит, Финн не придумал ни одной?
– Нет, но он был более чем счастлив присоединиться.
– Боже, я ненавижу тебя, – говорю я между смешками.
Он медлит, подозрительно разглядывая меня.
– Могу я задать тебе вопрос?
Я киваю.
– Почему девушки говорят дерьмо, которого не имеют в виду?
– Почему ты так уверен, что мы не имеем этого в виду? – возражаю я.
– Бри все время твердила, что ненавидит меня, хотя это явно не так. Это то, что вы, девочки, делаете. Говорите «я ненавижу тебя» парням, к которым это не относится.
Черт возьми, дамы. Кто, мать вашу, посвятил его в наш секрет?
У нас был уговор.
– И что? – усмехаюсь я. – Я ненавижу тебя значит я люблю тебя, так, что ли?
– Именно так, да.
– Получается, согласно твоей теории, я только что сказала, что люблю тебя?
– Верно, – он кивает. – Видишь ли, с этого момента, когда бы ты ни сказала «я ненавижу тебя», это будет означать обратное. Не я устанавливаю правила, – заявляет он, ухмыляясь, как наглый мерзавец, которым он, собственно, и является, а я краснею, упираясь лбом в ледяную стену класса.
