И не только имеет, но и примет!

Поэтому, несмотря на то что уже темнело и даже собирался дождь, она, едва прибыв в город, вовсе не направилась домой к Вальке, где с момента гибели мамы и исчезновения Никитки и жила.

А, пересев в последний автобус, который шел в направлении пионерлагеря, поехала обратно.

Нет уж, если они желают заниматься стратегическим планированием, то только вместе с ней!

Так им и скажет – и пусть Демидыч с Валькой делают с ней что хотят!

Пока автобус был в пути, пошел дождь, превратившийся в настоящий ливень к тому моменту, когда Анжела в гордом одиночестве вышла на «Пионер- лагере».

Ливень был такой сильный, что она в считаные секунды промокла до нитки, когда по знакомой тропке направилась к дому Демидыча.

В небе сверкали молнии, а где-то за лесом виднелось оранжево-рыжее полыхание: гроза была знатная.

И только проносясь по черному лесу бегом, Анжела вдруг поняла, что полыхание это вовсе не от молний на небе, а от чего-то другого. Там, с другой стороны леса, что-то горело.

А там ведь был пионерлагерь!

Только горел, как поняла она вскоре, вовсе не он. Полыхал дом Демидыча. Выбежав к нему, Анжела увидела, как тот, похожий на гигантский факел, гудел и стенал, объятый оранжевыми и красными языками пламени, несмотря на ливень, впрочем, уже затихающий.

В тот момент, когда она выбежала из леса и поняла, что именно видит перед собой, крыша дома провалилась, выбрасывая снопы искр в черное, бездушное, словно сошедшее с ума небо.

Анжела хотела было броситься в дом, но не смогла: это было бы совершеннейшим самоубийством. От дома ведь, по сути, уже ничего не осталось: только стены, которые продолжали полыхать.

По ее лицу, и так мокрому от ливня, бежали слезы, и Анжела все смотрела по сторонам, крича во тьму:

– Валька! Демидыч!

Но никто ей не отвечал.

Пожарники приехали уже под утро на пепелище – к тому времени ливень давно закончился, пели птицы, всходило солнышко.

А от пепелища, которым раньше был дом Демидыча, поднимался сизый горький дым.

Анжела ночью, по трассе, сбегала в располагавшуюся примерно в шести километрах ниже по реке деревню Бабочки, где, к счастью, ей в одном из домов открыли, а затем отвели на почту, откуда она наконец-то смогла позвонить по телефону пожарным.

Прекрасно понимая, что уже давно и безвозвратно поздно.

Отказавшись от возможности переночевать у незнакомых деревенских жителей, Анжела побежала обратно к дому Демидыча.

Все надеясь, что обнаружит там старика и Вальку, которые, к примеру, сумели спастись. Или ушли в заброшенный пионерлагерь, чтобы проинспектировать одно из зданий, где собираются сатанисты и нацики. Или вообще сами поехала за ней в город на мотоцикле с люлькой, чтобы поделиться своими стратегическими планами.

Или, или, или…

Но никакого Демидыча и никакого Вальку Анжела на пепелище не увидела. Все, что находилось в доме, было уничтожено пламенем.

Подоспела уже и милиция, и пожарники перебрасывались с ее представителями фразами.

– Похоже на взрыв баллона с газом, но это еще предстоит экспертам выяснить.

Взрыв баллона с газом?

– Нами обнаружены человеческие останки, судя по всему, двух мужчин, подростка и старика…

Анжела дико закричала.

В отличие от событий, которые последовали за смертью мамы и исчезновением Никитки, все, что имело место после пожара в доме Демидыча, она помнила плохо.

После пожара, унесшего жизни и самого Демидыча, и Вальки: именно их останки и были обнаружены на пепелище.

Анжелу, у которой началась истерика, доставили в одну из городских больниц, где поместили в отдельную палату.

Медицинский персонал был очень добр и предупредителен, а инъекции, которые делали Анжеле, действенны: она большую часть времени спала, провалившись в тяжелый медикаментозный сон.

Помнила только, как ее посещали заплаканные и все еще не верящие до конца в произошедшее родители Вальки. О чем она с ними говорила, если вообще говорила, Анжела решительным образом сказать не могла.

Был кто-то и из милиции, но тут Анжела сама решила ничего не говорить, сославшись на то, что ничего не помнит, и ее оставили в покое.

Наконец ей разрешили выходить из палаты и даже прогуляться в большом парке больницы. Именно там, когда она сидела на лавочке и смотрела куда-то вперед, ни о чем не думая (потому что боялась своих мыслей), ей и нанес визит нежданный гость.

– Здорово! Это тебе!

На лавочку около нее опустился кто-то в накинутом на плечи белом халате.

Это был главгопник.

Он сунул Анжеле в руки букетик несколько привядших полевых цветов и массивный пластиковый пакет.

– Это фрукты и сладости, я узнавал, тебе можно!

Анжела, даже не заглядывая в пакет, произнесла:

– Ты через забор перелез?

Она была уверена, что главгопник именно таким образом проник на территорию больницы.

Тот усмехнулся, качнув бритой головой.

– Обижаешь, мать! Все чин чинарем, через всех этих теток на входе, с журналом для посетителей и белым халатом, который там выдают. Ну, как у тебя дела?

Анжела перевела взгляд с главгопника на здание больницы.

– Не знаю. Мне ничего не хочется. Мне все равно.

Тот заявил:

– Ну, понятно, что у тебя на душе кошки скребут после такого…

Кошки скребут? Если и скребут, то кошки эти размером с тигра – саблезубого!

– Знаешь, я тоже припупел, когда услышал, что старик и твой хахаль погибли во время пожара…

Не было у нее больше хахаля – Валька же умер. Сгорел на пожаре. Или, вероятно, задохнулся.

И почему тут одно за другим: мама, Никитка, Демидыч, Валька.

Анжела уже не сомневалась: все они мертвы. В том числе и братик, которого она надеялась когда-то отыскать живым и невредимым.

Да, все они мертвы, а она все еще живет и даже получила в подарок большой пакет с фруктами и сладостями.

– Ну, мне реально стремно стало! Потому что хахаль твой тебя любил, это сразу было понятно. И пусть лупоглазый тебе был не самой хорошей парой, но он явно о тебе заботился…

Повернувшись к главгопнику (и вспомнив, что имени его она не знала), Анжела произнесла:

– Ты пришел, чтобы мне это сказать?

Вообще-то человек ее навестил – единственный, кто о ней заботился и кто о ней думал.

Родители Вальки больше не появились, но их она упрекнуть ни в чем не могла: у них имелись иные заботы.