Шрифт:
Закладка:
******
Сейчас Петька выглядел испуганным и взъерошенным, а на щеках его темнели засохшие полоски слёз.
– Алана, Алана, помоги! – закричал он с порога, даже не поздоровавшись. – Папка опять напился и мамку лупит!
Алана вздохнула. Понятно, хоть бы что-то новенькое. Петькин отец, "накушавшись" вдрабадан, периодически поддавал жене. Иногда, хоть и не часто, под горячую руку перепадало и сыну. Об этом знал весь подъезд, но, как и в случае Аланиной семьи, люди предпочитали не вмешиваться в чужую жизнь, стыдливо прикрываясь известными пословицами, вроде: "муж и жена – одна сатана" или "милые бранятся – только тешатся". О том, что в деле "милых" замешан ещё и ни в чём не повинный ребёнок, почему-то все постоянно забывали.
Алана с ситуацией была знакома не понаслышке, когда-то и ей пришлось через всё это пройти. Правда, её отец больше предпочитал "спускать пар" на детей. Свою жену он побаивался – рука у той была тяжёлой, а ещё тяжелей была чугунная сковородка, на которой тётя Нюра жарила картошку.
Однако с подобной просьбой Петька обращался к ней впервые. Да и чем она могла помочь? Она со своим-то собственным отцом не способна справиться, а уж с чужим здоровым дядькой…
– Петь, – осторожно сказала Алана. – Ты, может, зайдёшь?
– Некогда заходить! – жалобно закричал он в ответ и шмыгнул носом. – Папка совсем с ума сошёл! В мамку ножами кидается!
Алана почувствовала холодок, пробежавший по спине. Её странный день рождения и ужин на двоих с предполагаемым призраком сразу отошли на второй план. Вечер, как писали в старых добрых романах, переставал быть томным.
– Заходи! – скомандовала она. – Я сейчас позвоню в милицию.
Она развернулась, намереваясь метнуться в комнату, но Петька ухватил за руку и повис на ней.
– Не надо в милицию, – осипшим голосом взмолился он. – Прошу тебя, не надо! Тётя Глаша из восемнадцатой квартиры однажды вызвала ментов. Они папку на пятнадцать суток забрали, а папка потом вернулся, и так мамку избил, что она месяц в больнице пролежала!
От этих слов волосы встали на голове дыбом. Огромные Петькины глаза из-под длинной чёлки, которую давно пора было подстричь, умоляли о помощи. Она понимала, что больше надеяться ему не на кого, но совершенно не представляла, что делать-то теперь? В милицию нельзя, …а куда можно?
– Идём! – Алана одёрнула футболку и начала всовывать ноги в кроссовки. – Посмотрим, что там у вас.
Они спустились на первый этаж, и решительности у неё поубавилось. Втайне она немного надеялась, что испуганный Петька преувеличил "достижения" своего папаши, и всё на самом деле не так плохо. Но вопли из-за двери, обитой чёрным, прожжённым в нескольких местах, дерматином, убедили её в том, что нет, всё-таки плохо.
Вопли раздавались вперемешку с глухими стуками. Петькина мать верещала на одной высокой ноте: "Коля, не бей! Коля, не бей! Коля, не бей!". Словно старая пластинка, которую заклинило на одном месте. Петька присел на корточки и закрыл ладонями уши.
Алана подошла к двери и побарабанила по ней кулаком. Никакого ответа.
– Эй! – крикнула она. – Немедленно прекратите!
В ответ что-то рухнуло на пол. Оставалось надеяться, что это была не Петькина мать.
Дверь напротив приоткрылась ровно на ширину висящей цепочки. Любопытная соседка высунула нос и поинтересовалась:
– Дерутся?
– Помогите! – Алана беспомощно повернулась к женщине. Она почти не знала её, лишь изредка встречала в подъезде. – Ваш муж дома?
– Мой муж? – женщина выглядела крайне удивленной. – Разумеется, дома. Где ему быть в воскресенье вечером? Но ты, же не думаешь, что он полезет разнимать этих пьянчуг?
Сидящий на лестничной ступеньке Петька поднял голову.
– Мои родители не пьянчуги! – выпалил он. – Что вы понимаете?
– Мальчик, – строго сказала женщина. – Если бы мой сын позволял себе так разговаривать с взрослыми, я отдала бы его в специнтернат для трудных подростков.
И соседка со всей силы хлопнула дверью, оставив их одних. Алана в растерянности опустилась на ступеньку рядом с Петькой.
– Я не знаю, что делать, Петь, – призналась она. – Мне с твоим отцом не справиться. А помочь нам никто не захочет.
Петька шмыгнул носом.
– Я знаю! – вдруг сказал он. – К нам на пятый этаж недавно "качок" заселился. Мастер спорта по бодибилдингу. Он здоровый, он папку не испугается! Но со мной он не пойдёт, а вот если ты попросишь, он отказать не сможет, – и добавил слегка смущённо:
– Ты же у нас красавица.
Алана грустно улыбнулась:
– Спасибо, Петь… но…
Воцарившаяся было за чёрной дверью тишина, вновь сменилась яростной баталией, и она не стала дальше озвучивать свою мысль. В конце концов, иного варианта решения проблемы предложить она всё равно не могла. Придётся идти уговаривать мастера спорта по поднятию железок.
******
Дверь квартиры на пятом этаже ей открыла настоящая гора из мускулов, обтянутых кожей. Алана в жизни никогда не видела таких громил и удивлённо воззрилась на парня. "Качок" был без майки, в одних чёрных трико, а на шее висело полотенце. То ли он собирался принять душ, то ли отмахивался им от назойливых соседей.
Алана поздоровалась. За спиной нетерпеливо сопел Петька. Парень немного подумал и кивнул в ответ. Лицо его не выражало абсолютно никаких эмоций.
– Извините, что побеспокоили Вас, – выдала она заранее заготовленную фразу, – но нам нужна ваша помощь. Никто, кроме Вас, не может нам помочь.
Мастер спорта вылупился на неё, и лениво почесал гладкую, совершенно безволосую грудь. Плечи у него были шириною почти с дверной проём.
– Ну? – сказал он и снова кивнул.
Повисла неловкая пауза. Алана почувствовала некоторые опасения насчёт того, что ей удастся договориться с этим парнем. Он был недурен собой, но лицом обладал, как говорила покойная бабушка, "не обезображенным интеллектом". А общаться с подобными особями рода человеческого ей было тяжело.
– Видите ли, дело в том, что…
Наверное, ей нужно было хряпнуть побольше шампанского, тогда бы смелости хватило не только лишь на то, чтобы позвонить в дверь к незнакомому человеку. Алана разозлилась – больше на саму себя. Как же тяжело быть не такой, как все!
– Ну? – повторил "качок".
– Один человек в нашем подъезде напился и бьёт свою жену.
– Ну, – не сдавался парень. Просто Эллочка-людоедка10 какая-то в мужском обличье. – А я здесь причём?