Полина очень любила английскую игру "скрэббл", и Алану она тоже пристрастила к этой забаве.

"Приводит в норму мозги и нервную систему" – так охарактеризовала игру начальница, когда в ответ на предложение поиграть в первый раз, девочка сделала удивлённые глаза и спросила, что это такое. Занятие действительно оказалось увлекательным, и они частенько коротали вечера в директорском кабинете, раскладывая буквы и составляя слова. Полина при этом совершенно преображалась, превращалась в расшалившуюся девчонку и шутливо грозила Алане кулаком, когда той удавалось её переиграть, а Алана при этом хохотала до слёз.

С момента их знакомства на бульваре прошёл год, и от прежней Аланы не осталось и следа. Во всяком случае, ей хотелось в это верить. Очень хотелось верить в то, что маленькая девочка, умирающая от страха перед пьяным отцом, навечно похоронена в глубине её души, и призрак её никогда не воскреснет.

Но избавиться от этого призрака было не так-то просто. Годы, проведённые в привычке постоянно оглядываться и трусливо втягивать голову в плечи, не могли пройти бесследно, и какая-то её частичка, привыкшая к унижениям, то и дело пыталась выползти из склепа наружу. Алана с упорством фанатика загоняла её обратно, мечтая о том, что в один прекрасный момент она исчезнет окончательно и больше никогда не даст о себе знать. Но всё равно порой накрывало отчаянье. Алана чувствовала, как её буквально разрывает надвое, будто два близнеца жили теперь в одном теле – её собственном.

Но теперь у неё, по крайней мере, была Полина – прекрасная, отважная и всегда холодно-бесстрастная. Не позволяющая ни себе, ни своим воспитанницам распускаться и давать слабину. Полина – кремень, Полина – скала. Алана восхищалась ею и мечтала стать, ну если не такой же, то хотя бы чуть-чуть приблизиться к идеалу. Мечтала, хоть и понимала, что это невозможно…

******

Она сидела в директорском кресле, за директорским столом, меланхолично раскладывая по разноцветному полю фишки с буквами. Полина просила подождать её в кабинете – собиралась обсудить последнюю фотосессию.

Алана знала, что наставница не всегда была ею довольна. В большинстве случаев они отлично ладили, но иногда Полина срывалась. "Я сегодня сорвалась, девочка моя! Не сердись, ты же знаешь, что со мной такой случается".

Вот так всё просто и обыденно.

Но вчера фотограф попросил её добавить секса. Алана понятия не имела, как это делается. В конце концов, ей было всего лишь пятнадцать лет и, покраснев, она спросила, что для этого нужно сделать.

Ассистент фотографа – молодой прыщавый парень – заржал, и сказал: "Да просто разденься!" Тимофей шикнул на него: он был лучшим фотографом в городе, асом в своём деле и, разумеется, вовсе не имел в виду ничего такого, но…

Алана просто "ушла в себя", и фотосессия была безнадёжно провалена. И вот теперь сидела и ожидала заслуженной выволочки за свой проступок. Она занималась в школе совершенно бесплатно, ей отдавалось предпочтение во всём, ей завидовали все без исключения девушки в "Мобиле", ведь она была фавориткой и любимицей самой Полины… и притом упорно продолжала не оправдывать её надежд.

Конечно, она старалась, очень старалась. Дефиле, уроки актёрского мастерства, занятия с педагогом по сценической речи… солярий, тренажерный зал, бассейн, косметолог, дантист, маникюр и педикюр, парикмахер… её жизнь была теперь расписана на два месяца вперёд. "Ещё совсем чуть-чуть, девочка моя, – не уставала твердить Полина, – и лучшие агентства Италии и Франции будут драться за то, чтобы эти ножки прошлись по их подиумам!"

Алана не была уверена, что ей это нужно. Модельный бизнес уже не казался ей таким радужным и манящим, как год назад. Этим летом к ним приезжал один представительный дядечка из Москвы – присматривал девушек для работы в столице. Полина выпустила Алану на показ вместе с уже состоявшимися моделями – ух, как же шипели за спиной одногруппницы! Но она умудрилась замечтаться на ходу и подвернула ногу прямо под носом у скаута. В тот раз директриса действительно сорвалась, и Алана до сих пор с содроганием вспоминала последствия своего дебюта.

Но и очевидное не оставляло сомнений – благодаря Полине и её школе она приобрела красивую походку, величавую осанку, …уверенность в себе? Хотелось бы верить, что это так, но от чего, же порой у неё появлялось ощущение, будто за ней захлопнули дверцу золотой клетки?

Дядя Миша сказал: "Я куплю тебе новую скрипку". Но она ответила: "Не надо".

Она не хотела больше играть. Она хотела стать другой – красивой и гордой, свободной и независимой – такой, как Полина.

Но всё оказалось сложнее, чем она думала.

******

В тот октябрьский вечер Алана не выдержала, и поведала-таки о своей незавидной судьбе этой странной и совершенно незнакомой женщине. Сделала это вовсе не по той причине, что ей бог знает, как хотелось стать моделью. Просто терпеть всё происходящее стало уже совсем невмоготу, а Полина оказалась единственным человеком, по-настоящему заинтересовавшимся её жизнью. Бабушку в расчёт она не брала – опасаясь за здоровье пожилой женщины, кроме: "Всё хорошо" Алана вообще ничего не рассказывала ей о себе.

Полина терпеливо выслушала её сбивчивый рассказ. Лицо женщины оставалось при этом холодно-беспристрастным, хотя она и выкурила по ходу повествования три сигареты подряд. На четвёртой Алана вежливо попросила её перестать дымить: "Простите, но меня мутит". Полина удивлённо приподняла бровь, но сигарету спрятала обратно в сумочку.

Гораздо позже до Аланы начало доходить, насколько ей же повезло. Сама Полина Вильберд вот так запросто подсела к ней на лавочку и завела разговор. Видно, в тот день её ангел-хранитель, спавший сладким сном последний десяток лет, наконец, продрал глаза, огляделся по сторонам а, оглядевшись – ужаснулся и немедленно бросился исправлять положение.