(прогноз был вполне благоприятным), Полине вдруг позвонила Инга. Голос у той был таким подавленным, что Полина не углядела в этом звонке никакого подвоха и согласилась на неожиданное предложение о встрече.

Инга подошла к ней в парке, где уже облетала листва и близились скороспелые сумерки. Две женщины сели на скамейку и Полина заметила, как сильно Инга изменилась. Ее обычная худоба приобрела еще более болезненный вид, лицо было скованным и неподвижным, словно маска, а бледность, подчеркнутая черным костюмом, смотрелась совсем зловеще на фоне темнеющего неба.

— Я не очень рассчитываю, что ты меня когда-нибудь простишь, Полина, — начала она, — но если все-таки сможешь... По крайней мере, наказание свое я получила сполна: собственного мужа угробила, и теперь мне жить с этим знанием! Да еще Катя...

— С Катей все будет в порядке, Инга, ты сделала для нее что могла, — заметила Полина.

— Да разве это что-то меняет? — вздохнула Инга. — Полина, я была для Алика отвратительной женой, он говорил чистую правду. Но вот что я хочу сказать напоследок...

Она снова сделала паузу, и Полина спросила:

— Что значит напоследок?

— Я надолго уезжаю в Чехию, меня там пригласили работать в одну частную галерею. Здесь меня ничто больше особенно не держит. Какое-то время я думала воссоздать арт-пространство в память об Алике, хоть и в другом месте, разумеется. Но нет, не смогу я здесь больше, когда все вокруг как было и только его нет.

Полина понимающе кивнула и сказала:

— Так о чем ты говорила?

— Ты хочешь знать, любил тебя Алик по-настоящему или нет? — спросила Инга, пристально на нее посмотрев. — Просто я думаю, что будет справедливо, если у тебя не останется ненужных сомнений.

— У меня нет сомнений, Инга, я знаю, что он меня не любил, — сдержанно ответила Полина. — Но мне кажется, что нам не стоит больше это обсуждать. И ради памяти Алика давай разойдемся мирно и пожелаем друг другу если не всего хорошего, то хотя бы немного мира и лада в собственной душе.

— Спасибо, Полина, — сказала Инга и на секунду прикрыла глаза.

Затем она открыла сумочку, достала оттуда свернутый шелковый платок и протянула его Полине.

— Это та самая брошка, которую тебе сделал Алик. Она твоя по праву, а уж ты распоряжайся ею как хочешь.

Попрощавшись с Ингой, Полина медленно шла по тротуару и бездумно поглядывала по сторонам. Вечерний город продолжал жить, звучать, переливаться огнями витрин и окон, не заметив, что одной молодой жизнью стало меньше, что для двух немолодых людей жизнь потеряла смысл, что искусство, которое призвано исцелять и успокаивать души, на сей раз принесло только разрушение.

И вскоре она, подобно Инге, почувствовала, что родные края совсем не греют душу. Родители, в душе очень переживая из-за решения Полины, взяли себя в руки и дали добрые напутствия.

За несколько последующих лет она объездила много регионов, работая то в маленьких художественных студиях, то в мастерских, то в краеведческих музеях, бралась и за роспись посуды, и за реставрацию часовен. Полина увидела огромную и необыкновенно разную страну, богатую традициями, нравами, красотами и безобразиями. Оседать где-либо ей не хотелось, как и обзаводиться связями, — ее больше не интересовала ни романтика, ни плотские отношения, ни семья, ни дружба. Все душевные импульсы у Полины обратились в одну жажду познания мира, и в этом она смотрела далеко вперед. Впрочем, подспудно она всегда помнила и о том, что где-то в северном гранитном городе у нее есть уголок тепла и безусловной любви. С бывшими сокурсниками Полина больше не пересекалась, но по косвенным сведениям знала, что Инга так и осталась за границей, а другие девчонки жили в Питере и у них все было вполне благополучно.

И однажды в одном из небольших тихих городков за Уралом Полина, помогая местным мастерам с росписью потолка в церкви, встретила Игоря. Стояла задумчивая и тусклая осень, чем-то напоминавшая ей родной город, но этот день выглядел оживленно и празднично. В церковь зашла целая команда молодых людей, среди которых явно было много иностранцев, от сдержанных скандинавов до жизнерадостных латиноамериканцев. Те, кто говорил по-русски, приветливо и тепло побеседовали о чем-то со служителями церкви.

Вдруг в этой шумной и пестрой толпе Полина разглядела знакомые ей растрепанные от осеннего ветра золотистые волосы. Игорь был одет в просторную белую рубашку из льна и теперь уже необычайно походил на героя любимых когда-то Полиной народных сказок.

— А кто эти люди? — тихо спросила она у пожилой местной художницы, которая руководила оформительскими работами.

— Международный коллектив молодых художников, — пояснила та. — Они ездят по всему миру со своими выставками и мастер-классами и много занимаются благотворительностью — обучают искусству детей в неблагополучных странах, участвуют в арт-терапии для больных и одиноких людей. Очень славные ребята, в общем. Сейчас вот прибыли к нам в город, поскольку там немало русских. Жаль, что пробыть смогут только один день. Ведь и сами наверняка по родной земле соскучились, и землякам что-то хотят показать, и перед товарищами похвалиться, какие тут у нас края...

Полина снова глянула в сторону молодых мужчин, ища глазами Игоря, и тут они встретились взглядом. За несколько секунд оба сказали друг другу все, чему не было места в их прежнем долгом общении, то есть легкости, простоте, человеческому доверию, мимолетной радости жизни. Она улыбнулась от души, ненавязчиво и тепло, и он в ответ помахал ей рукой. Было трудно понять, означал ли этот жест приветствие или прощание, но Полине не хотелось об этом думать. Она просто была рада его увидеть. И когда молодые люди покинули церковь, намереваясь перед отъездом посмотреть старенький местный вокзал и другие неформальные достопримечательности, она долго смотрела в окно им вслед, желая доброго пути.