* * *

Айк успел перехватить свою жену и Аллочку до того, как они отправились в больницу. Подъезжая к дому Одинцовых, он увидел машину Софьи у калитки. Вздохнув, он решительно прошёл по короткой аллейке и позвонил у входной двери.

Открывшая ему Аллочка испуганно глянула ему в лицо и побледнела. Дрожащими губами едва выдавила: — что??

Айк успокаивающе поднял ладонь: — Алла, ничего не случилось, Олегу даже стало чуть-чуть получше. Он обернулся человеком, и Карен его поспешил прооперировать, потому что пулю надо было удалять. Но… — он запнулся, наткнувшись на тревожный взгляд жены, стоящей за Аллочкиной спиной, откашлялся, набираясь решительности: — но, Алла, пуля повредила какой-то нерв где-то в позвоночнике, что ли. И Олег… он не сможет ходить, скорее всего.

Казалось, что женщина вот-вот рухнет в обморок. Бледная, до боли закусившая губу, с глазами, блестящими от непролитых слёз, она вдруг выпрямилась и глухо сказала:

— но ведь он не умрёт? Карен что сказал? Олег будет жить?

Айк перевёл дух и с готовностью ответил: — да, теперь врачи уверены, что он будет жить. Ещё Карен хочет показать Олега нейрохирургу из краевой больницы. Я уже позвонил Лукьянову, просил его переговорить с бывшими красноярскими коллегами. Если что — мы оплатим консультацию из бюджета Стаи.

Аллочка кивнула головой. Отвернувшись от него, села на банкетку в прихожей и твёрдо сказала Софье: — главное, что он жив, правда, Сонька? Что он будет со мной и детьми, что мы по-прежнему будем вместе.

Гранецкая присела на краешек этой же банкетки, взяла подругу за руку: — да, это главное. Если бы с Айком случился такой ужас, я молила бы бога о том, чтобы только он был жив. Пусть без ног, без рук — но жив!

Стоящий у двери Айк поёжился, но промолчал. Аллочка вытерла глаза и решительно встала: — я хочу его увидеть.

— Не знаю, разрешит ли Карен. Его прооперировали ночью, сейчас он уже должен проснуться, конечно… — Гранецкий с сомнением покачал головой.

— Мы поедем, да, Сонь? Только ты в палату не заходи, пожалуйста. Я одна. Ладно?

— Я подожду тебя в коридоре, — согласилась Софья.

— Я с вами, — быстро сказал Айк.

* * *

Олег лежал на животе, бездумно глядя на белую стену у кровати. Чувствовал он себя неважно, подташнивало и кружилась голова, но боли не было. От него только что вышел Карен и медсестра. Девушка поставила ему укол, а Карен, подвинув к кровати стул, терпеливо ждал, пока Олегу вколют обезболивающее.

Он уже понял, что врач принёс плохие известия, но не спрашивал.

Едва очнувшись от наркоза, Олег понял, что в его ощущениях что-то изменилось. Он не чувствовал ног. Попытался пошевелить ими, но не смог. Подумал было, что их ампутировали, но ведь автоматная очередь прошила его поперёк тела, это он отчётливо помнил. А потом был провал. Он ничего не помнил, даже того, как обернулся в человеческую ипостась. Ничего. Повернул голову и краем глаза увидел, что ноги целы. Но всё равно он не чувствовал их. А потом пришёл Карен, устало опустился на стул и, насупившись, наблюдал, как девчонка вколола лекарство. И лишь когда за нею закрылась дверь, он сказал:

— Олег, ты не сможешь ходить. Пуля задела позвоночник.

Олег стиснул зубы, с недоумением спросил: — долго?

— Что — долго? — Карен хмуро посмотрел ему в глаза.

— Ходить не смогу — долго?

— Всю жизнь.

— Это невозможно, — решительно ответил тот. — Я отвечаю за Гранецких, у меня подчинённые… В конце концов, у меня щенки растут, вот-вот оборачиваться будут. Их в тайгу надо водить, вожаку представлять. Нет, невозможно.

— Олег, ты дурак?? — вспылил Карен. — Ты понимаешь, о чём я говорю??

И вот тогда он понял. Зелёные глаза потемнели, уставившись на обхватившего голову врача.

— Карен, послушай. Только подожди, не ори. Сейчас я перейду в волчью ипостась. Погоди, я сказал! — он повысил голос, видя как возмущённо вскинулся врач. — Уже неважно, можно мне это или нет. Ты поставишь мне один-единственный укол. Я не знаю, какой. Может, это лошадиная доза снотворного, может это что-то, что категорически противопоказано волку. Есть же такие лекарства, да, Карен?

Тот аж подпрыгнул на стуле. Побагровев, заорал: — да ты с ума сошёл, идиот!! Вроде в голову тебе не стреляли, чем тогда мозги-то вышибли?? Или ты сразу такой, безмозглый, родился?? Умереть захотел, а меня убийцей сделать?? А что твоя жена скажет?? А детей на кого оставишь??

* * *

— Успокойся, дорогой, — насмешливо сказал я. — Ты думаешь, обрекать любимую женщину на пожизненный уход за инвалидом, лучше? Судно ему подставлять, говно за ним убирать? А детям от такого меня какая польза? Сделай, как прошу, Карен. Ну, поплачет моя Радость, погорюет. Но ведь время — лучшее лекарство. Зато камня на шее у неё не будет. А детей поднять Стая поможет. Да и мои ребята, и Гранецкие Аллочку с семьёй не бросят. А я теперь лишь балласт для своих. Одни расходы и заботы. А больше всего меня будет жалость убивать. Сейчас вот представляю, как Радость моя ночами станет плакать — так всё в душе переворачивается. Будь другом, Карен, не вынуждай меня искать другие средства.

Злющий, как медведь-шатун зимой, наш главный городской врач разгневанно вылетел из палаты, громко хлопнув дверью на прощание, а я уставился взглядом на стену. На душе было муторно. Собственно, я и не надеялся, что Карен поможет мне уйти из жизни, но попытаться стоило. Жить не хотелось, едва я представил себя в инвалидной коляске, беспомощного, не способного быть опорой семьи. А самое ужасное было в том, о чём я боялся думать: я умер, как мужчина. От этой мысли хотелось завыть, но я лишь стиснул зубы и, в отчаянии, закрыл глаза.

Я услышал, как тихо открылась дверь, и одновременно родной, сладостный запах окутал меня, заставил затрепетать моё сердце. Я повернул голову, задыхаясь от переполняющих меня чувств. Любовь к этой женщине, вина от попытки уйти из жизни, стыд и слабая надежда на то, что Радость моя поймёт и простит, как прощала меня всегда.

Глаза затянуло пеленой и, пока я моргал, моя родная уже была у кровати. Стоя на коленях у изголовья, смеясь и плача она покрывала поцелуями моё лицо: — любимый мой, ненаглядный, ты жив! Жив!

Лёжа на животе, я не мог даже обнять её, а