Афродисия, праздник свободной любви в честь Афродиты, началась сама собой, так что архонтам оставалось лишь выделить деньги из городской казны на проведение центрального события – мистерии.

По украшенным цветами улицам и площадям Бактры бродили компании пьяных матросов в сопровождении доступных девиц.

Харимту храма Афродиты не справлялись с наплывом клиентов, несмотря на появившееся в городе огромное количество свободных женщин, готовых отдаться за деньги любому желающему. Хозяйке диктериона пришлось объявить набор свежих диктериад из числа бедных крестьянских девушек.

Давно прошли времена, когда прелюбодейку сначала выставляли на всеобщий позор на агоре, а потом провозили через город на осле, после чего за ней закреплялось прозвище «Проехавшей на осле». Или водили связанной и оплеванной по городу, чтобы затем лишить гражданских прав.

В тесных улочках сновали служанки и горничные, спеша передать любовнику от хозяйки тайный знак приглашения на встречу: букет цветов, подарочек или просто надкушенное яблоко – символ согласия. Мало кто из жен проводил дни в гинеконитисе[141]. В сопровождении рабов они свободно разгуливали по городу, совершали покупки на рынке и навещали подруг.

Лишь когда в доме устраивался симпосий, жена скромно держалась в стороне от гостей, чтобы те не посчитали ее гетерой или любовницей.

Как и в Элладе, бактрийские греки не стыдились наготы. Во время кулачных боев, упражнений в гимнасиях, на конкурсах красоты или состязаниях борцов мужчины выступали обнаженными. На пирах гостей услаждали одетые по-дорийски нескромно флейтистки, акробатки и танцовщицы, за деньги готовые на все. Скульпторы воспевали телесную красоту в камне и бронзе, украшая города фигурами обнаженных богов и богинь – Гермеса, Геракла, Эрота, Афродиты, а также Муз и Харит.

Наступил вечер – самое время для горожан отправиться на агору. Поскольку пришвартованные лодки заняли значительную часть набережной Балха, праздник готовился возле городского нимфея. Фонтан представлял собой высокую стелу над бассейном. Барельеф изображал Силена, спутника Диониса, в окружении играющих на музыкальных инструментах сатиров и наяд.

За стелой раскинулся шатер для актеров. От бассейна поверх ковров проложили пурпурную дорожку. На подиуме в конце дорожки установили клисмос со спинкой и мягким сиденьем. Замещающий стратега на время болезни архонт получил от Гондофара разрешение на проведение праздника, а также турму контофоров в помощь токсотам для обеспечения порядка.

Куджула с Аглаей расположились на ступенях пританея, откуда хорошо просматривалась вся площадь. Гермей устроился рядом. Конвоир поднялся на стилобат, укрывшись в тени колоннады.

Куджула еще утром пригласил всех на вечернее торжество. Мирра наотрез отказалась, сославшись на то, что ей надо ухаживать за отцом. Аглая тоже не хотела участвовать в увеселении сомнительного характера, но мать и сестра уговорили ее. Все-таки это праздник свободной любви, ехидно заметили они, смотри, как бы твоего дружка не увела какая-нибудь нимфа.

Солнце торопилось закатиться за горизонт, словно ему было стыдно за то, что должно произойти в городе. Вечернюю площадь освещали факелы, украшали цветочные гирлянды, шесты с праздничными венками из мирта, увитые разноцветными лентами. Горожане столпились вокруг фонтана, наполняя агору веселым гвалтом и смехом. Из рук в руки передавались кубки, ритоны и винные мехи…

Представление началось.

Сначала на ковры выбежали переодетые в женщин актеры, чтобы разыграть пролог из комедии Аристофана «Лисистрата». В шафрановых платочках и просторных кимберийских платьях широкоплечие мужчины выглядели уморительно.

Публика, отлично знавшая комедию, вслед за Лисистратой подхватила: «Эллады всей спасенье ныне – в женщинах!»

Когда же Клеоника воскликнула: «А что за груди! Твердые и круглые!» – сидевший рядом с Куджулой парень ущипнул свою девушку за внушительный бюст. Та притворно взвизгнула, нахал довольно загоготал.

Замечание Лисистраты о том, что в отсутствие мужа она «и пальчика из кожи не видела», зрители встретили со смехом, а когда она заявила: «Должны мы воздержаться от мужчин, – увы!» – раздался свист и недовольные женские выкрики.

Но вот актер приступил к описанию жены, ожидающей в спальне прихода мужа:

– Да! Клянусь богинями!

Когда сидеть мы будем, надушенные,

В коротеньких рубашечках в прошивочку,

С открытой шейкой, грудкой, с щелкой выбритой,

Мужчинам распаленным ласк захочется,

А мы им не дадимся, мы воздержимся.

Тут знаю я, тотчас они помирятся[142].

Площадь мгновенно взорвалась аплодисментами.

Многие обнимались и целовались. Уличные порнаи, воспользовавшись моментом, повисли на шеях стоявших рядом мужчин, а вовсе незнакомые люди в тесноте искали и пожимали друг другу руки.

Раскрасневшиеся от волнения лица, близость и запах тел, нечаянные прикосновения возбуждали зрителей, кружили голову, готовили к главному событию вечера – всеобщему празднику любви. Вслед за афинянками из комедии женщины Бактры тянулись к мехам, делали большие глотки, затем, смеясь, передавали подругам.

После короткого перерыва на ковры выбежали флейтистки и кифаристки в прозрачных льняных аморгинах[143]. За ними акробаты в облегающих тарентидиях[144], а также гипоны – танцоры на ходулях. Гимнастки извивались, принимая немыслимые позы, открывая жадным взорам самые потаенные изгибы тела.

Наконец появилась стайка девушек в коротких свободных хламидах. Прелестницы со смехом закружились в хороводе, взявшись за руки.

И вот из-за стелы показалась Афродита. Она была одета в платье из виссона, расшитое розами. Богиня гордо держала украшенную миртовым венком голову, медленно обходя бассейн. Ее окружала свита: мальчики в коротких хитонах с крыльями из гусиных перьев за спиной грозили публике маленькими позолоченными луками, а обнаженные Хариты и Оры бросали на зрителей из льняных мешочков пригоршни розовых лепестков, бутоны анемонов, лилий и нарциссов.

По площади пронесся вздох восхищения – так прекрасны были богиня и ее спутницы.

Следом выскочили полуголые сатиры, закрытые от пояса до ступней шкурами, с большими кожаными фаллосами и черными бычьими хвостами. Они исполнили сикинниду – гротескный танец, состоящий из прыжков, напоминающих козлиные, и размашистых движений руками. Нимфы дразнили сатиров, ластились к ним, принимали завлекающие позы, манили пальчиком…

Афродита под звуки флейт и кифар подошла к бассейну, поставила одну ногу на стенку. Ткань раскрылась, обнажив мраморную кожу бедра. Восхищенная публика скандировала: «Давааай!» Словно повинуясь зову толпы, Афродита медленно распустила пояс, расстегнула фибулы…

И вот уже хламида соскользнула к ее ногам.

Грациозно перешагнув через одежду, богиня вошла в бассейн. Она стояла в ослепительной наготе, улыбаясь, а сатиры вместе с нимфами брызгали на нее водой. Капли сверкали в лучах предзакатного солнца, отчего казалось, что алебастровое тело покрыто золотыми чешуйками.

Наконец, встряхнув огненно-рыжей копной волос, Афродита вышла из бассейна. Сводящей с ума походкой она направилась по дорожке к импровизированному трону. Окинув площадь лукавым взглядом, махнула