Шрифт:
Закладка:
— А чего здесь поставила, а не в комнату? — спросил Слава, надевая фартук.
— Запах сильный, — дипломатично ответила я, прикидывая, что лучше на ближайшие дни перебраться к нему. На фитнес сходить, опять же. — Здесь тоже нормально.
— Ты будешь стоять и смотреть, как я готовлю?
Прозвучало довольно саркастично. Интересно было бы взглянуть на выражение его лица, но оно утонуло в недрах холодильника.
— Тебе это мешает?
— Извини, но да. По правде, когда работал поваром, это было самое неприятное — готовить среди толпы народа.
— Окей, ухожу.
Не очень-то и хотелось. Тем более в лилейных миазмах. Вот чем аппетит отбивать. Жаль, раньше не додумалась?
В ванной я причесалась, умылась и почистила зубы. Сообразив, что последний раз делала это вчера утром. Ужас, как он только со мной целовался, это ж похлеще лилий, наверно, было. Или я опять все преувеличиваю?
На трезвую голову я уже понимала, что большая часть моих вчерашних черных списков — такое же преувеличение, как и с недостатками фигуры, и с запахом изо рта. Но как бы там ни было, это копание в залежах мусора оказалось полезным.
Выйдя из ванной, я направилась в комнату, но ноги сами тормознули у проема кухонной двери. Когда просят чего-то не делать, почему-то очень хочется. Одним глазком всего гляну, не буду мешать.
Затаив дыхание, я смотрела, как ловко Слава режет морковь и лук. Быстрые точные движения завораживали. На сковороде что-то шипело. Интересно, что он нашел в пустом холодильнике? Разве что овощную заморозку с курицей в морозилке? Но неужели она может так аппетитно пахнуть?
Взяв с полки перечную мельницу, Слава ослабил винт на крышке и пару раз крутанул над сковородой.
— А зачем? — дернуло меня за язык. — Он же так большими кусками сыпется.
— Марина, — не оборачиваясь, спокойно ответил Слава, — я сейчас мысленно сказал то, что ты сказала бы, если б я спросил, какого фига ты закупила для магазина эти туфли, а не те.
Я шморгнула в комнату с такой скоростью, что подошвы тапок едва не задымились. Да, угадал. Если б он задал подобный вопрос, я действительно кое-что сказала бы. Про себя. Кстати, насчет сказать. Как бы донести до него, чтобы больше не приносил мягкие игрушки и лилии? С кем-то другим церемониться не стала бы, но Славу обижать не хотелось.
А овощи с курицей получились очень даже ничего. На грани того, чтобы попросить добавки. И никакого перца кусками.
Когда мы закончили, Слава собрал посуду в раковину.
— Спасибо, — я подошла к нему сзади, вытащила рубашку из-под пояса брюк, запустила под нее руки, царапая ногтем линии на животе. — Было… почти вкусно.
— Я старался, — он прижал мою руку локтем к боку. — Чтобы не получилось слишком вкусно. Разберешь диван? Я помою пока.
— А может, ну ее? — я вспомнила, как в первое утро посуда все-таки немного постояла немытой. — Не сбежит. Ну, Сла-а-ав… Я… соскучилась.
— Я тоже, — он повернулся и поцеловал меня куда-то в ухо. — Иди. Я быстро.
— Ты не обиделась?
— За что?
— За посуду.
До телефона было не дотянуться, а часы на полке над столом не разглядеть. Но, похоже, где-то около двух. Мы лежали в очень странной позе, крест-накрест. Слава вдоль дивана, я — поперек, упираясь плечами и затылком в стену, а ноги положив ему на живот. Он закинул одну руку за голову, второй поглаживал мое колено.
— Ну… немножко. Но пока стелила, поняла, что у тебя… э-э-э… не встанет, если не помоешь. Это, наверно, твоя виагра. Помоечная.
— Вот зараза! — он нажал пальцами на ямочки с обеих сторон колена, я взвизгнула и выдернула ногу. И от души пнула его по голени.
Мы устроили драку и возились с риском для диванных пружин и ножек, пока не съехали на пол, после чего я уселась верхом и прижала его руки к ковру.
— Все, Лесников, ты погиб.
— Кажется, да. Погиб…
Это прозвучало так, что перехватило дыхание.
Сев рывком, Слава прижал меня к себе так, что мои губы оказались на его шее. Под ними на сонной артерии часто бился пульс, и я провела вдоль тонкую стрелку языком.
— Маринка… — прошептал он.
То, что он говорил мне… от чего горели уши, сладко обмирало внутри, а потом отзывалось теплым влажным эхом… Закрыв глаза, я расплывалась в улыбке, словно капля воды на бумаге.
— Моя девочка… милая… самая лучшая… самая красивая… моя…
— Слушай, Слав… Я не буду обижаться за посуду. Мой сколько угодно. Но с одним условием.
Дело шло к утру, и как ни жаль было засыпать, я все-таки начала проваливаться в сон. Хотя и проспала весь день. Наверно, не самый удачный момент. А может, наоборот удачный, потому что по сравнению со всем предыдущим это была такая мелочь.
— Сразу видно торгового работника. С каким? — он обнял меня, и я заворочалась, поудобнее устраиваясь у него под боком.
— Ну… в общем… я не люблю лилии. И мягкие игрушки. Извини.
— Я знаю.
— Что?! — меня аж подкинуло, но Слава с нажимом уложил обратно.
— В смысле, догадался. Ты очень старалась этого не показывать, но не получилось. И тогда, и сейчас. Но спасибо, что старалась. А еще спасибо, что все-таки сказала.
— Мне очень приятно, что ты хотел меня порадовать, выбирал, но…
Неожиданно для себя я всхлипнула.
— Ну вот, что такое? — он приподнялся на локте, вглядываясь в темноте в мое лицо.
— Просто… просто ты лучше всех.
— Ну и отлично, — он едва ощутимо коснулся губами моего лба. — Мы оба лучше всех. Просто супер. А теперь спи. Я тебя завтра рано подниму. То есть уже сегодня.
— Зачем? — проворчала я сквозь зевок.
— Хочу в одно место свозить. И кое с кем познакомить.
— Мне пугаться? — насторожилась я, уже засыпая.
— Не надо. Думаю, тебе понравится.
— То есть это твой дед по матери? Не тот, который повар, а другой?
— Да, — Слава перестроился к съезду с шоссе на грунтовку. — Дед Андрей. Они дружили в детдоме, потом потерялись и встретились, когда дед Максим уже в ресторане работал. Случайно, на улице. Стали снова видеться, детей познакомили. Потом отец с матерью поженились. Там тоже сложная история была. Бабушка Оля, мамина мама, еще до моего рождения умерла, а папина, бабушка Наташа, — лет десять назад. Дед Андрей как на пенсию вышел, квартиру продал, купил дом за городом, там и живет. Восемьдесят один год, но крепенький еще старичок. Сам все делает, летом за грибами ходит, в огороде возится. Дед Максим потом тоже к нему перебрался. Родители звали их обоих в Москву — не захотели. Так и жили вдвоем, пока дед Максим не умер. Три года назад.
