Шрифт:
Закладка:
— Выпьем за здоровье нашего товарища и коллеги.
В воздух поднялись рюмки. Он хотел ответить и не смог. Перехватило горло.
— Помнишь, Зигмунт? — потрепал его по плечу шеф. — Помнишь…
Он помнил. Первая командировка. Глухая деревня в глухом лесу. Собиралась гроза. Лекцию он читал в пожарном сарае. Говорил о силах природы, о бессмысленном обычае в грозу выставлять на окна образа, об электричестве, о законах, которые им управляют.
Народ настроен был недоверчиво. Слушали, однако, внимательно. Даже седые старики под конец начали согласно кивать головами. Но в них еще крепко сидела внушенная церковниками уверенность, что молнии ударяют в безбожников. А тут как нарочно в сельпо не оказалось наконечников для громоотводов…
Провод заземления привязали ему к ноге. Всю ночь он простоял на крыше. Охранял деревушку от грозной стихии.
— Столько лет… — сказал он.
— Да, стареем, стареем, — вздохнул шеф. — А как твой внук? Давно его не видел. Зайди как-нибудь вместе с ним. Ты ведь, надеюсь, нас не забудешь?
— Конечно не забуду. Послушай… у меня даже есть к тебе просьба. Думаю, я могу еще пригодиться. Вдруг-вдруг понадобится провести где-нибудь секуляризацию[15]… Короче: рассчитывайте на меня.
Шеф покачал головой.
— Ох, Зигмунт, Зигмунт. Ты не меняешься. Каким был мечтателем, таким и остался. Зачем себя обманывать? Ты ведь знаешь…
Да… Он знал. Светское сознание выработалось уже повсеместно. Из-за отсутствия работы Общество сокращало старые опытные кадры. И если тем не менее в штат недавно взяли молоденькую машинистку, то исключительно ради того, чтобы она не сбилась с пути. Мать ее была фанатичная богомолка, а от отца, ксендза-каноника, девочка могла унаследовать фидеистические склонности. Здесь, в Обществе, Марыся обрела дружескую опеку и как бы вторую, истинную, семью. Здесь много лет близкими людьми был окружен и он. Отныне пенсионер.
«Держись, Зигмунт, — мысленно приказал он себе, — они не должны заметить, что ты взволнован. Еще подумают, что на старости лет стал сентиментален». И, вопреки тому, что творилось в душе, улыбнулся.
Его хотели отвезти домой на машине, но он отказался. Предпочел в последний раз проделать путь по знакомым улицам в одиночку. Старый дом на окраине ждал его. Жена открыла дверь. Вероятно, она побывала в парикмахерской. Седые волосы были красиво уложены.
— Уже все? А я готовлю вкусный ужин. — Жена поцеловала его, как в молодые годы.
Он улыбнулся.
— Ну что, моя старушка?! Теперь не будешь ворчать, что меня никогда нет дома.
— Типун тебе на язык! — шутливо возмутилась пани Анна. — Мы, конечно, не молоды, но старушкой себя называть я не позволю.
— А где малыш? — спросил он. Назвал внука «малышом», хотя тот перерос деда уже на полголовы.
— В кино. Сказал, им в школе порекомендовали этот фильм.
— Надо будет сходить в школу, — подумал вслух пан Зигмунт. Он считал, что следует еще раз поговорить с физиком. Мальчик на контрольной по динамике вместо формул привел выдержку из «Элементов физиологии» Дидро:
«Законы движения твердых тел неизвестны, поскольку абсолютно твердых тел вообще не существует.
Законы движения упругих тел не более достоверны, поскольку абсолютно упругих тел не существует.
Законы движения жидких тел вообще не установлены».
Физик, как педагог, разумеется, положительно оценил этот факт, свидетельствующий о том, что ученик обладает широкими знаниями и проявляет интерес к гуманитарным наукам. Тем не менее на родительском собрании он попросил пана Зигмунта заходить почаще. Сотрудничество дома и школы, по его мнению, — гарантия успешной воспитательной работы.
— Если б он еще свою комнату держал в порядке, — вздохнула бабушка.
— Я к нему загляну.
Пенсионер вошел в комнату внука. Везде были раскиданы книжки, транзисторы, валялись радиосхемы. В металлическом корпусе коротковолнового передатчика тускло отражался луч предвечернего осеннего солнца.
«Надо будет во все это вникнуть», — подумал пан Зигмунт. Он отлично понимал, как трудно завоевывать авторитет у молодых человеку, не разделяющему их интересов. И открыл крышку аппарата.
Вдруг…
Меленькие буковки на транзисторе как будто завопили ему в лицо. Зрение у пана Зигмунта, несмотря на возраст, было на редкость острое. Да, он не ошибся:
MADE IN VATICAN
Сердце бешено заколотилось, кольнуло. Пан Зигмунт тяжело опустился на стул.
— Поди сюда, Анна…
— Сейчас.
— Анна…
Было в его голосе что-то такое, отчего жена бросила все дела в кухне.
— Что случилось? Зигмунт! Почему ты такой бледный?!
Но муж смотрел на нее, точно на постороннего человека. «Как могло до этого дойти?» Внезапно в его мозгу родилось страшное подозрение. Внук тогда был маленький, жена ездила с ним на лето в деревню. Когда вернулась, почему-то казалось, она чувствует себя в чем-то виноватой. Будто хотела что-то сказать и не могла решиться.
— Анна, скажи мне… Анна, тогда, давно, его?..
Она опустила голову. Минуту спустя шепнула:
— Прости. Я не должна была это от тебя скрывать. Прости…
Он отвернул окаменевшее лицо:
— Я хочу знать все.
— Думаю, не надо тебе рассказывать, какие они там, в деревне. Покоя мне не давали с той минуты, когда узнали, что мальчик не крещен. Ничего важнее крестин для них уже не существовало.
(Знал он ту деревню. Деревню, откуда жена была родом. Последний в районе бастион ханжества. Павший лишь два года назад, когда девочке, которая пасла коров, явился под грушей Людвиг Фейербах.)
— Да. Он крещен. Но клянусь тебе: ксендз к нему не притронулся. В костеле как раз кончилась святая вода, а из курии не завезли.
Она замолчала. Разрыдалась. Пан Зигмунт не находил в себе сил, чтобы ее успокоить.
— Дальше.
— Была водка, самогон… Пили три дня… Сам понимаешь, крестины.
— Оставь меня. Я хочу побыть один, — тихо проговорил пан Зигмунт.
У входной двери зазвонил звонок. Резко, нетерпеливо. Вбежал внук.
— Бабуля, дедушка, потрясный фильм! Обязательно посмотрите. Хотите, я вам куплю на завтра билеты?
Ответом ему было молчание. Мальчик внимательно посмотрел на деда, на бабку:
— Что-нибудь случилось?
Человек, у которого сегодня начался бесконечно долгий отпуск, уже взял себя в руки.
— Садись. Поговорим как взрослые люди. Как мужчина с мужчиной.
— Но…
— Выслушай меня внимательно. Молодости свойственно легкомыслие. Тут — и я это сознаю — немало и моей вины. Быть может, даже больше, чем твоей. И уж наверняка больше, чем бабушкиной, которая в электронике не разбирается. Я имею в виду транзисторы. Откуда они у тебя?
— Дал один. Такой… Пожилой. Твоего возраста.
— В длинном черном балахоне, похожем на платье, застегнутое на мелкие пуговички? С жестким белым воротничком?
— Да. А откуда ты знаешь?
— Оттуда, — с горечью ответил пенсионер. — Догадался. Человек этот — приходский ксендз.
