Созывал партийные конференции, снова организовал коммуну и партийную школу, учил читать топографическую карту, учил штыковым приемам, но готовил солдат не для той, империалистической, а для своей, гражданской войны.

И все-таки пора было выбираться отсюда. Здесь семена брошены — всходы будут. Его активная натура требовала более масштабных действий. Чем больше запутывались империалисты с провалившейся войной, тем сильнее он радовался. Он понимал: все приходит к роковому концу. Он ощущал это, как ощущаешь приближение грозы. Только бы не кончилось все империалистическим миром.

Здесь много говорили о недавнем дерзком побеге ссыльного Фрунзе. Он отбывал свой вечный срок неподалеку отсюда — в Манзурке. Фрунзе создал крепкую партийную организацию, подпольную коммуну, библиотеку, партийную школу, где преподавал военное дело и историю военного искусства. Он шел тем же путем, что и Куйбышев в Нарыме.

Провокатор предал Фрунзе и его товарищей. Их схватили и погнали по тракту в иркутскую тюрьму. Жандармское начальство намеревалось отправить всех на каторгу. Во время отдыха в оекской тюрьме ссыльные сделали живую пирамиду, Фрунзе взобрался на нее и перемахнул через высокий забор. Только беглеца и видели! До сих пор ищут.

Куйбышев сожалел, что не довелось познакомиться с этим отважным человеком, о котором ему много рассказывал ссыльный из Качуга, бывший депутат-большевик Государственной думы Жиделев.

Холода кончились внезапно.

— Широкая масленица! — сказал Валериан Пане. — Вот я тебя и прокачу с бубенцами... К прощеному воскресенью надо убраться...

Масленица. Даже стражники подобрели. Горы румяных блинов, бега на реке. Масленичный разгул.

Посмеиваясь, Валериан рассказывает про знаменитых петербургских блиноедов — известного актера Варламова и не менее известного рассказчика и гурмана Горбунова, которые съедали по сотне блинов за один присест, правда продолжавшийся с пяти вечера до поздней ночи. На масленицу они проводили весь день в ресторане «Малый Ярославец», славившийся своими блинами, и обжирались то в одной, то в другой компании гуляк. А в Москве был известен блинами трактир Тестова...

И здесь, в далеких Тутурах, были свои блиноеды, и здесь обыватель тешил не только свою русскую душу, но и тщеславие. Купчишки и мироеды щеголяют друг перед другом своими выездами и рысаками, их жены и дочери — нарядами, собольими шубами.

Лихие тройки, ряженые, веселая кутерьма на улицах, несмотря на отзвуки войны. Под треньканье балалаек и залихватские переборы тальянок прямо в небо взлетают качели, пестреющие яркими потоками девичьих ситцев и лент. Площадь шумит, хохочет, поет, щелкает семечки.

Когда к избе, где жили Валериан и Паня, подкатила тройка, украшенная лентами, он сказал:

— Пора. Прощайте, Тутуры, мы никогда вас не забудем.

Взвинтился сухой снег над лихой тройкой, звякнули бубенцы — и Тутуры скрылись за сугробами.

В Иркутске их уже ждали. Но с Паней произошла заминка: для нее паспорт пока не удалось достать.

— Пусть поживет у нас, — сказала миловидная женщина, хозяйка квартиры, где они остановились. — Паспорт найдем. А вам, Валериан Владимирович, нужно сегодня же покинуть Иркутск. Пока не хватились вас обоих в подгулявших Тутурах.

— Поезжай, — сказала Паня. — Встретимся в Петрограде. Я не буду здесь задерживаться. А то и без паспорта как-нибудь проскользну.

Он был опечален. Но задерживаться в самом деле не стоило. Небось их уже ищут.

Они простились. На вокзале, стараясь не попадаться на глаза полицейским, он с тревогой ждал поезда. Поезд запаздывал. Не было больше Куйбышева, ссыльного большевика, был сын ссыльного польского крестьянина из села Иличанское Верхоленского уезда Иосиф Андреевич Адамчик. Правда, не знающий ни одного польского слова. Оставалось надеяться: жандармы и полицейские тоже несильны в этом языке. Обрусел, ничего не поделаешь...

В вагон Куйбышев вошел после третьего звонка. Стал искать свободную багажную полку, чтобы забраться туда, избавив себя таким образом от необходимости отвечать на вопросы любопытных пассажиров.

Но некие таинственные силы и здесь подготовили ему удивительную встречу: на нижней полке потерянно сидел тихий молодой человек с гладко выбритым лицом. Он, по-видимому, плохо понимал, где находится. Его опекала молоденькая медицинская сестра, что-то говорила ему, успокаивала. «Наверное, свихнулся парень, — подумал Валериан, — теперь такие часто встречаются».

Взгляд помешанного рассеянно скользнул по лицу Куйбышева, но не задержался на нем.

Разве могли они оба предполагать, что недалек тот день, когда революция и гражданская война свяжут их крепчайшими узами! И разве мог Куйбышев догадаться, что перед ним находится не больной, а великий конспиратор, уже прославленный на всю Россию своими революционными подвигами Михаил Фрунзе, пробирающийся на фронт?! Совпадение? Да, конечно. Бывает. Как тогда с Андреем Соколовым. Тысячи раз незримо пересекаются наши пути с теми, с кем суждено идти рука об руку, делить и горе и радость. У случая свои законы.

Но самая невероятная встреча ждала его впереди, в Самаре.

8

До революции в России остались считанные месяцы. Путь Куйбышева в Петроград лежит через Самару. Собственно, он вынужден был пересесть с поезда на поезд, чтобы передать письма самарским товарищам от ссыльных всей Сибири — и Западной, и Восточной. Явка — в пекарне Неклютина.

Перепачканный мукой и тестом, пекарь писем брать не стал, пообещал:

— Вечером сведу вас в одно место.

И свел. Это была квартира токаря Шверника. Они познакомились.

— Товарищ Андрей что-то задерживается, — сказал Шверник. — Придется вам подождать.

Звякнула калитка. Шверник выглянул в окно:

— Он!

В комнату вошел человек весьма интеллигентного вида, в пенсне. Валериан вздрогнул:

— Бубнов!

Тот заморгал глазами, снял пенсне, протер его платком, снова надел, широко улыбнулся:

— Ну водит нас бог вокруг одного столба. Здравствуй! Откуда?

— Из Иркутска. Бежал.

— А куда путь держишь?

— В Питер, разумеется.

— Почему «разумеется»?

— А куда мне еще ехать? Там все знакомые.

— В том числе жандармы и полицейские.

— Питер велик. Но я с этой самарской петлей порастратился. Может, выручишь? На билет? А то махну зайцем.

Бубнов укоризненно покачал головой:

— Не выручу. Баста! Вот они, денежки. — Он вынул из карманчика несколько ассигнаций. — Но ты их не получишь. Заработать нужно.

Валериан расхохотался. Бубнов был человеком на редкость щедрым, а тут его вроде бы обуяла скупость.

— В Питере наших товарищей хватает, — сказал