Штурмовики – машины тяжёлые, маневренность небольшая, поэтому всякий раз их сопровождали истребители – ЯКи, которые прилетали с других аэродромов, встречались они в воздухе. Аэродромы без конца перемещались: только немцы засекут, куда наши самолёты садятся – сразу бомбить начинают. Ну, начальство найдёт другое ровное поле, окружённое лесом – вот и новый аэродром!

– А как же взлётная полоса? Её же готовить надо? – спрашиваю я свою собеседницу.

– Какая полоса, и кто нам её готовить будет? Более-менее ровное поле – вот и достаточно для ИЛ-2. Приземлится самолёт – его сразу загоняют под деревья, чтобы сверху не видно было. Иногда там можно спрятать только часть самолёта, другую надо быстро замаскировать! Рубим ветки, накрываем ими хвост или нос самолёта, натягиваем маскировочные сетки – всё надо сделать быстро! В этой работе принимают участие все, независимо от специализации. Если поблизости оказывались блиндаж, землянки, окопы или траншеи – большая удача, а зачастую отработаем своё – и падаем прямо на землю. Постели никакой – снимешь сапоги, противогаз положишь под голову, накроешься тоненькой шинелькой – и спишь урывками.

Только один раз за два года расположились мы близко к селу, и то не в домах ночевали, а в сараюшках всяких, амбарах. В домах нельзя – вдруг бомбить начнут? Местного населения не видели – все покинули прифронтовую полосу, противник – рядом. Было это под городом Калинином. Авиачасть наша побывала под Ржевом, под городами Белый и Буторино Смоленской области, на озере Селигер, а зачастую мы и не понимали, где находимся. Вопросов тогда было лучше не задавать. Полк делился на эскадрильи, эскадрильи – на звенья, вот в одном из звеньев мы и служили. Друг к другу, а особенно к командирам, обращались по званию. Имён же и фамилий обычно не знали.

– Романы, поди, с лётчиками крутили?.. – легкомысленно спрашиваю я.

– Какие романы? Мы и познакомиться не всегда успевали, за месяц обычно весь лётный состав менялся – погибали когда вместе с самолётом, когда после посадки, от ран. Иногда доходили слухи, что лётчик приземлился на нашей территории или подбит над занятой немцами… Спрашивать не полагалось. Один раз в месяц лётчики получали лётные пайки – мясные консервы, галеты, конфеты, шоколад…

– Давайте, девчонки, вместе!.. – приглашали они нас.

– Что, чай пить приглашали? – опять задаю я глупый вопрос.

– Какой чай? Выползем мы из-под самолётов с ветошью в руках, быстро, всухомятку, угостимся, и назад – время не терпит, работу надо срочно заканчивать! Помыться удавалось редко, а постирать бельё, высушить – ещё реже. Ладно – летом, а зимой какая стирка, ужасно! Как

вынесли всё – не знаю, молодость!.. Но голодными, правда, не были никогда. Каши было вдосталь – перловки, гороха, гречки, без мяса обходились.

И хлеб – когда чёрный, когда белый, когда сухой, когда мягкий – мы без претензий были…

Что мне особенно запомнилось, какой день? Скорее – ночь и утро, сейчас расскажу. Улетели как-то наши лётчики на выполнение боевого задания, мы переживаем – благополучно ли отбомбятся, все ли вернутся, как приземлятся – зачастую ведь приземлялись в темноте, ночью. Никаких

посадочных огней и прочих сигналов, разумеется, не было… Наконец заснули. И вдруг мы, спящие, слышим громкую красивую мелодию, чудный голос Аркаши Романова – мы его в шутку Лемешевым звали, пел он очень хорошо! Голос его нас просто завораживал:

– Бьётся в тесной печурке огонь,

На поленьях смола, как слеза,

И поёт мне в землянке гармонь

Про улыбку твою и глаза… – мы поняли: прилетели наши! Проснулись, повскакали, пять часов было. Утро чудесное: разгар лета, всё в цвету, птицы поют! Ребята-лётчики тоже радуются – дома! Живые! Молодые, сильные, здоровые, красивые люди! Все мы надеялись дожить до конца войны, каждому не верилось, что с ним может случиться беда. Вот эти ночь и утро запомнились так, словно вчера всё было, до мелочей! А через несколько дней узнаём – Романов погиб! В тот раз песню мы слышали впервые, она только появилась, на другой день мы уже все напевали этот мотив.

Выйдут из строя у нас все самолёты – лётчики улетают за новыми.

Куда? Нас учили в то время подобных вопросов не задавать. Мы опять переживаем – как долетят, долетят ли, передовая – рядом. Запомнился и другой эпизод. Как-то поступила команда капитана Субботина:

– На вылет! – лётчики и стрелки побежали к своим самолётам. А к ка-

питану подбегает один из только что прибывших стрелков – кудрявый, красивый мальчик – и детским голосом говорит:

– Товарищ командир! Не берите меня сегодня! Сегодня я погибну! Разрешите вылететь на выполнение задания завтра! – как завтра? Сегодня стрелков не хватает! Субботин приказал, мальчишка заплакал и полез в кабину. Когда самолёт вернулся, оказалось, стрелок был мёртв… Однажды за стрелка летала наша девочка, сама вызвалась. Как-то, перед наступлением наших войск, мы долго не спали, мечтали о том времени, когда война закончится, домой вернёмся. Лежим на земле, болтаем, вдруг кто-то из

девчонок говорит:

– Послушайте! Что это? – приложили уши к земле. Тут и мы услышали: ЗЕМЛЯ СТОНАЛА! Стонала, как живое существо. Непонятный, страшный, утробный гул! Нельзя было определить его источник – он исходил сразу отовсюду! Сейчас бы я сказала, что гул этот был не техногенного, а геофизического происхождения, но раньше мы таких слов не знали…

Потрясены были, волосы стояли дыбом… Ни до этого, ни после я уже не слышала ничего подобного! Потом всё резко прекратилось, мы не могли прийти в себя. Думали о том, как люди искалечили Землю, какой нанесли урон ей и всему живому, а прежде всего – себе. Ведь задача всех молодых людей, погибших на войне с этой и с другой стороны, была не в том, чтобы убивать себе подобных, а в том, чтобы продлить свой род, закинуть в будущее свою цепочку ДНК! Но этого уже не будет…

Мы видели линию фронта – высокая стена огня на горизонте и грохот

орудий. Земля снова сотрясалась и гудела, но это было совсем другое, вовсе не похожее на то, что слышали мы. Из девочек наших погибли две. Горько это вспоминать…

– А кто похоронами занимался? – спрашиваю я Елену Степановну.

– Был такой – батальон аэродромного обслуживания – БАО, он обеспечивал нас питанием, одеждой, осуществлял всю хозяйственную деятельность, и… хоронил. Закопают да табличку прибьют на колышек или на соседнее дерево – такой-то человек…

– А кто