быки в деревню, только один отцепился, упал. Бык убежал, а мальчишка заполз под скирду: замёрзну так замёрзну! Окоченел совсем, когда его нашли. Положили его поперёк седла, привезли «колхозника» домой. Лет тогда нам было по тринадцать-

пятнадцать. Родители радуются – дети нашлись, бани топят, давай нас отхаживать. У меня ноги отекли, вся синяя. В баню меня родные под руки тащат – ступить не могу, ноги, как чурки. Полмесяца мне каждый день баню топили – парили, растирали… За этот случай выдали нам в колхозе по килограмму хлеба, то-то радости было! И гордости – работники!

А ели тогда люди больше отруби. Картошку, бывало, посадим, а с августа начинаем подкапывать. Придёт время урожай собирать, а картошки уже и нет – одна ботва… А вот в 1937 году очень хороший урожай выдался! Председатель распорядится: тому-то столько зерна, тому-то – столько. Подвезут на телеге, вытряхнут у ворот, а мы его таскаем в сарай, рады! Все сусеки в амбарах забиты! Птицу зерном кормили, и скотине сена тоже хватало…

Однажды приехал нарочный из райцентра Соколовка, объявил о войне и сразу кучу повесток вручил. Что началось! Бабы ревут, мужей-сыновей в дорогу собирают, а те на покосе ещё, ничего не знают… В 1943-м забрали и нашего тятю – Никандра Кузьмича Бухонина (жил до 82-х лет, умер в 1970 году), последним набором, ведь было ему уже пятьдесят лет. Родные наши на фронте стараются, мы – в тылу. Пана, сестра, к тому времени в типо-

графии районной газеты лучшей печатницей стала и большую общественную работу вела.

Дошло дело и до подростков. Послали нас, девушек шестнадцати-семнадцати лет, на курсы трактористов, комбайнёров. Я училась в Токушах и в Борках – зимой, а весной посадили нас на тракторы вместо взрослых мужиков. Я работала с Диной Киреевой, и однажды в поле мотор заглох. Кое-как мы его сняли – на слеги, волоком – в бричку-бестарку. Повезли в МТС, на

стенд, прошлифовать. Два дня там жили, пока всё сделали. Загрузили мы мотор на сани, а лошади не везут. Хороших-то коней на войну забрали, а этих доходяг по работам замотали. Не везут кони, не тянут! Уж мы с Диной и так, и этак – никак! Мотнула одна несчастная коняга головой – Динке губу разбила, кровь рекой льётся. Наконец сдвинулись, я – за вожжи…

Стали к реке спускаться, одна из лошадок вдруг упала, лежит, не может подняться – в глазах слёзы, из-под кожи рёбра торчат. Взяла я её под уздцы, тоже плачу, уговариваю. Поднялась всё же лошадка, трясётся вся, и я трясусь – конец ноября, а на мне ботиночки рваные, сама голодная. Идём дальше по льду – вода кое-где по колено, бредём. Я коням помогаю, подруга кровью заливается, а правит… Насилу живыми доехали до своей деревни. Надо бы мотор в бригаду везти, да мы ног не чуем, опять неделю меня мать в бане выхаживала. Наконец отвезли мотор, поставили – сами. Спрос с нас, подростков, в то время был, как с больших.

Бригадира слушались больше, чем отца с матерью, не получая никаких денег, работали сколько требуется, сами голые, босые. Где бы раньше в таком возрасте какого мальчишку полюбили, так в то время всю нашу ровню на войну забрали, никакого веселья, плясок в деревне не было…

Но когда война закончилась и с фронта стали приходить мужики, вышел приказ: «Передать трактора». Вот радости-то было! Стала я работать уборщицей в конторе, здоровье восстановилось, и молодость – вот она! Чего ещё надо? Прыг, скок – весело!

Познакомилась я с мальчишкой – сиротой из детдома, прилип и прилип! Я голодная, он бездомный – пара, полюбила я его, родила дочку Валю, а сама всё живу с родителями. Дома родные ругаются, беднота, кое-как концы сводим. Ходил мальчишечка, ходил в гости, мучился, мучился – нас

любил, потом его в армию забрали, в танковые части. Писал он мне из Ашхабада, я отписывала. А когда кончился срок службы, принять отказалась – всё бедность, сейчас жалею. Потом другая дочка родилась, Тома, тоже без мужа. Теперь четыре внука у меня растут.

Шестьдесят лет в деревне прожила, из них двадцать лет коров вручную отдоила. Видишь мои руки? А ещё и дома, и в поле, и везде. На старости лет в город перебралась, к дочерям. Вот как-то зять Виктор, муж Вали, мне и предложил:

– Работает у нас в учкомбинате один хороший человек, Семён Филиппович Дегтярёв, давайте вас познакомлю! – познакомились на старости лет. Пришла к нему, а у него не рыто, не мыто, так я здесь и ОКОПИРОВАЛАСЬ. Вот он, мой Сеня, вся жизнь прошла, пока встретились.

Дети, внуки нас не обижают, помогают чем могут. Они – нам, а мы – им.

У КАЖДОГО СВОИ КАВЫЧКИ!.. – глубокомысленно закончила разговор 92-хлетняя Александра Никандровна.

Я виделась с ней снова не очень давно, как и все, она надеется еще пожить. Пожелаем ей этого от всей души!

Воспоминания А. Н. Бухониной – Дегтярёвой, 1924 г. р.

БЫЛ ПАХАРЬ, СТАЛ ДИРЕКТОР

«Не столько роса с неба, сколько пот с лица» (укр. пог.)

– Родился я на хуторе Дудукалов Егорлыкского района Ростовской области в 1913 году – туда родители переехали с Украины, за землёй. Тогда семьи у всех были большие, в нашей было девять детей, с родителями – одиннадцать человек. Земли имели тридцать десятин – сеяли

пшеницу. У всех были хорошие сады, выращивали яблоки, сливы, вишню. Всё это сушили летом и за зиму съедали – на сладкое, сахара-то почти не видели, – вспоминает мой собеседник Семен Филиппович Дегтярев, муж Александры Бухониной. И продолжает:

– Землю выкупали у государства в разных местах, где случится. Пашню – для хлеба и овса, луг – для сена, бахчу – для дынь и арбузов. Из скота семьи обычно имели по две-три коровы, две-три лошади, четыре пары волов, голов по двадцать овец. Дети начинали работать рано – лет с восьми пасли скот, боронили пашню. Если ходили в школу, то после занятий сразу включались в семейный труд. Обычно после четвёртого класса учёба заканчивалась, ведь дальше надо было с хутора переезжать в станицу, учёба тогда не была приоритетом.

Большую радость и облегчение в семейных трудах почувствовали, когда дед Матвей с товарищем поехали в город Ростов и купили в складчину молотилку американского производства – на два