или по горам побегать да поучаствовать в перестрелках с шайтанами, то уже не до токсикозов. При этом такие встряски переживаешь, что любая дурь из головы в момент вылетает напрочь.

Журналистка повздыхала и снова пошла в атаку на меня.

– Я знаю, что русские часто испытывают гомофобские настроения. Уже давно известно, что у многих мужчин в случае ограниченности их интимных контактов с женщинами возникает потребность компенсировать этот дефицит отношениями с представителями своего пола. Присутствуют ли такие моменты в вашем подразделении?

Совсем охренела эта дама! Что ни вопрос, то настоящий шедевр идиотизма. Неужели это нормально, спрашивать у мужика, не кувыркается ли он с другими мужиками?

Впрочем, я опять сдерживаюсь и отвечаю этой дубиноголовой сочинительнице предельно корректно:

– Это не в русской традиции – мужику заниматься сексом с мужиком, а женщине с женщиной. Можете это назвать гомофобией, но у нас такое воспринимается очень негативно. Конкретно в нашем подразделении ничего подобного нет и быть не может.

Она нос поморщила, вдруг начала расстегивать свой халат, распахнула его и спрашивает:

– Скажите, Олег, а женскую наготу в России мужчины воспринимают как нечто оскорбительное и греховное или как возбуждающее? Каково ваше отношение к сексуальной раскованности? Вы могли бы заняться со мной сексом прямо сейчас, в присутствии видеокамеры? Или же вы в самой полной мере подвержены консервативным стереотипам и всевозможным комплексам?

Мне очень хотелось ей сказать, что я мужик, а не кобель, и кое-что свое не на помойке нашел, но тут запиликал мой телефон. Борька!

Я гляжу на монитор и на английском уведомляю эту лесби-многостаночницу:

– Ого! Это начальник базы, генерал-лейтенант Ярских! – после чего продолжаю уже по-русски: – Слушаю вас, товарищ генерал! Вам срочно нужен отчет по сегодняшней операции? Понял! Приступаю немедленно! – Я сую телефон в карман, развожу руками и говорю: – Извините меня, мисс Эллинг! Мне надо идти, готовить отчет для генерала. Служба! – После этого я даю ходу из ее номера.

Вернулся к себе, и парни тут же поинтересовались, о чем она меня спрашивала.

– Да даже говорить неудобно! Ну, например, имеются ли среди тех людей, которые служат на нашей базе, однополые отношения. Ну, не дурдом ли это?!

Кто-то даже присвистнул.

– Дурдом! – согласились все и разом заключили, что на Западе козлов полоумных через край, хоть бочками их соли.

Утром, когда мы шли на посадку в свой бронефургон, Идрис поинтересовался:

– Ну и как там интервью?

– Средней паршивости! Эта озабоченная дура вообще не имеет представления о такте, о том, что такое хорошо и что такое плохо. Такую хрень городила, что уши вяли!..

Я рассказал полковнику, что именно интересовало эту ненормальную дурынду.

Он слушал меня, морщился так, как будто отведал чего-то крайне неприятного, а потом сказал:

– Знаешь, Олег, на Западе у ряда журналистов сейчас считается достаточно модной манера, которая называется шок-о-провокейшен. То есть шокирующая провокация. Они преднамеренно задают человеку всякие глупые, бестактные, а порой и мерзкие, гнусные и совершенно немыслимые вопросы для того, чтобы выбить его из колеи и за счет этого добиться той или иной реакции, вынудить на запредельную откровенность. Так что эта Кристина, скорее всего, того поля ягода. Но ты молодец, ответы дал достойные, умные и зрелые. Одобряю!

Но сейчас мы дома. Сидим в «Гюлистане», гоняем чаи, ведем разговоры, вспоминаем о наших недавних приключениях на пути к Никобаду и Шакре.

Неожиданно в чайхану вбегает парень из другого взвода нашей роты – Генка Воронякин и растерянно объявляет:

– Парни, нужна подмога! Только что мы были на выходе, на Колотом Орехе отрабатывали перемещение взвода по гористой местности. Представляете, из заваленной пещеры донесся старческий голос: «Помогите! Я не могу выйти!». Нас там не более десятка человек. Одним быстро не справиться. Может, вы поможете?

Ну как тут можно отказать? Понятное дело, поможем!

Мы бросаем все и бежим к расщелине, в глубине которой, как рассказывал мне прапорщик Коновалов, находилась пещера дервиша Гияса. «Неужели это он и есть? Но если это Гияс, то как этот старик столько времени находился там без еды и питья?», – подумал я.

Выстроились мы в цепочку, начали друг другу передавать камни, чтобы побыстрее расчистить вход в пещеру. А голос, и в самом деле старческий, слышен хорошо: «Я здесь! Помогите!»

Мы вкалываем до пота, до ломоты в руках и ногах. Как-никак, человек в западне. Почти час разбирали завал, потом кое-как откатили несколько самых больших глыб, закупоривавших вход, и увидели дряхлого деда, который сидел в глубине пещеры, прислонившись к ее стене. Взяли мы его под руки и оттащили в нашу медсанчасть.

Гляжу, бежит туда Коновалов, смотрит на деда, руками всплескивает и говорит:

– Дервиш Гияс?! Глазам не верю! Где вы были все это время? Неужто в пещере?

Старик на него глянул, кивнул, как видно, тоже узнал и ответил:

– Не знаю, как называется то место, где я был. Но это прекраснейший уголок всего мира, невиданный, дивный сад, где на деревьях растут золотые яблоки и поют райские птицы. А сегодня мне было велено вернуться. Моя страна опалена огнем войны, я должен быть со своим народом.

Врач в это время его прослушивает фонендоскопом, простукивает пальцами, оттягивает веки, смотрит глаза, смотрит язык и объявляет:

– Нам бы всем такое здоровье, как у этого деда. Единственное, что ему требуется – малость отлежаться. Да и хорошее питание не помешает. Так что до ста лет доживет!

– Мне уже сто пятнадцать, – говорит старик и вздыхает.

– Тогда и двести не предел! – с улыбкой заявляет наш доктор.

– Покажи свою правую ладонь! – попросил его дервиш и сказал: – У тебя все будет хорошо. Ты настоящий лекарь, и судьба тебя вознаградит за это. Через год твоя жена родит тебе сына, о котором ты давно уже мечтаешь.

Наш начмед как стоял, так и плюхнулся задом на стул, потом схватил старика за руку и выдал:

– Дедуля, если это и в самом деле случится, то я тебя до скончания дней на руках носить буду!

Дервиш отмахнулся и сказал:

– Ничего! Будет на то воля Всевышнего, я и своими ногами еще немало исхожу. – Потом он указал на меня пальцем. – А вот ты скоро увидишь своих отца и мать, брата и сестру. А еще встретишь свою судьбу. Смотри, не разминись с ней! Ты ее узнаешь, когда она назовет свое имя, и у тебя при этом дрогнет сердце. Береги ее, и будете вы жить долго и счастливо.

– А меня что ждет, отец? – спросил Идрис, подойдя к нему.

– Ждут тебя