не устоит перед желанием весь его обойти, равно как и осмотреть все подвалы, сараи и прочие постройки. На опасность она смотрела фаталистически: так и ленинградцы во время блокады не боялись ходить по Невскому проспекту, а ведь в период ежедневных бомбежек это было не менее опасно, чем ходить по минному полю432.

4 февраля 1944 года Анна Ивановна была вновь назначена директором Павловского дворца-музея, ей поручили составить для Чрезвычайной комиссии отчет об ущербе и утратах дворца. Во время этой и следующей (неделей позже) поездки Зеленовой открылась исчерпывающая картина разрушений. В отчете, представленном в Управление культурно-просветительными предприятиями Ленгорсовета, она описала все помещения дворца, перечислив, что было уничтожено, но и отметив каждый сохранившийся фрагмент лепнины, остаток настенного покрытия. Это наглядно показывает дилемму, которая стояла перед ней: с одной стороны, необходимо было отразить всю степень разрушения; с другой стороны, директору хотелось дать понять, что восстановление дворца возможно. В одном из писем к Кучумову Зеленова откровенно писала о том, как ужасно ей вспоминать, чтó немцы устроили в Павловске. Они разграбили и разрушили город (из 1500 домов нетронутыми остались 211). Жителей оккупанты уже в декабре 1943 года угнали в тыл, а тех, кто прятался или не хотел покидать город, вешали: Анна Ивановна с содроганием вспоминала обломанные сучья деревьев и свисавшие с них веревки. Все мосты были взорваны, парк вырублен, повсюду немецкие блиндажи, причем выкопаны они были в основном под корнями лучших групп деревьев, а внутри этих блиндажей она обнаруживала печальные, искалеченные остатки вещей из дворца – тех, которые не вывезли в Германию. То, что осталось, выглядело едва ли не хуже уничтоженного. Зеленовой, по ее словам, было бы легче увидеть на месте дворца одни сугробы, чем чернеющие его остатки433.

Начальник отдела охраны памятников Н. Н. Белехов в своем отчете от 18 февраля отмечал, что Павловский дворец легче отстроить и реставрировать, чем другие дворцы: хотя пожар затронул все помещения и не осталось ни одного целого потолка, лепнина и настенные украшения во многих местах сохранились. Несмотря на эту умеренно позитивную оценку ситуации, при чтении отчета становится очевидной катастрофическая степень разрушений:

В вестибюле цела отделка, и фрески выглядят как в мирное время. Итальянский зал: все цело, сохранился даже купол. В Греческом зале Воронихина сгорела и провалилась колоннада. Но вазы, провалившись вниз, остались там, и они могут быть восстановлены. Деревянное перекрытие провалилось, и отделка находилась в первом этаже, где температура не была такой, чтобы разрушить отделку. Этим я и объясняю ее сохранность. И по сравнению с другими дворцами многое здесь сохранилось. В Зале войны и мира, где находились лучшие работы Бренна, сохранились камины и на них не наблюдается даже следов копоти. Россиевская библиотека зато сгорела дотла. Фрески Гонзаго сохранены на одну пятую часть, их можно спасти. Но так как библиотека сгорела, и мы имеем там стены без карнизов и выступов, то эти фрески могут быть смыты, так как штукатурка держится слабо (я пробовал). Тронный зал и Церковь: весь декор цел. Однако наружная стена обрушилась и упала в значительной своей части на двор434.

Разрушительный пожар Белехов не комментировал. Общепринятая версия причины возгорания, указанная в докладе Чрезвычайной комиссии, – фашистские захватчики перед отступлением подожгли дворец.

Кучумов, находившийся в Новосибирске, не мог судить о ситуации, но был недоволен ленинградским Управлением музеев; он считал, что вина за пожары отчасти лежала и на советских инстанциях, о чем недвусмысленно писал Зеленовой:

Утрата тяжела, во многом была, видимо, неизбежна, но… когда я читаю о том, что «события» повторились даже 3‐го февраля, по собственной беспечности… этого забыть и простить нельзя. Вина прежде всего падает на Крылова. Вам всем нужно было находиться на местах уже в первые часы, поражаюсь, как это он упустил самый решающий момент. Никогда не поверю, что это невозможно было сделать ввиду формальностей вроде пропусков. Где же опыт 1941 года <…> К чему же готовилось Управление два года… стыд и позор. Подобного исхода «подготовки к выезду» никак не ожидал435.

Для сотрудников музея, в течение нескольких лет с большим трудом сберегавших эвакуированные коллекции для того, чтобы потом их вернуть, пожар стал тяжелым ударом.

Позже в своих мемуарах Анна Ивановна Зеленова рассказывала, как она искала вещи из дворца в заснеженном и заминированном парке, в заброшенных блиндажах и окопах, находя главным образом мебель436. Кое-что она отыскала и в домах местных жителей, обычно это были лишь отдельные предметы, иногда экспонаты из других музеев. Статуи Павла I и Марии Федоровны остались на месте и пережили войну, а тайник с мраморными скульптурами, который Зеленова в 1941 году устроила в подвале, отгородив его специально возведенной кирпичной стеной, она смогла проверить только через три месяца после возвращения: пока саперы искали мины, вход туда был запрещен.

Нетерпение увидеть статуи было так велико, что, не дожидаясь, пока разберут защитную стенку полностью, я скрутила в жгут немецкие газеты, валявшиеся кругом, зажгла его и этим факелом осветила тайник через пролом. То, что я увидела, меня потрясло до слез: статуи улыбались <…>437.

3. МУЗЕЙНЫЕ КОЛЛЕКЦИИ И ЛЮДИ, СОХРАНИВШИЕ ИХ

Битва за Ленинград

Ленинград, город-миллионер, в военных планах Гитлера играл одну из главных ролей: его намечалось захватить и сровнять с землей. Но для Верховного командования сухопутных войск и его Генштаба, чье внимание было приковано к Москве, вторая столица СССР имела второстепенное значение. Это разногласие сохранялось довольно долгое время. В середине июля 1941 года наступающая 4-я танковая группа застряла в болотистых лесах к северу от Чудского озера, и с идеей о том, что Ленинград можно захватить легко и быстро, пришлось расстаться. 10 августа наступление возобновилось, 30 августа немецкие войска вышли к Неве юго-восточнее Ленинграда, через пять дней тяжелая артиллерия начала почти безостановочный обстрел города, сопровождавшийся налетами авиации. Когда 8 сентября части вермахта вышли к южному берегу Ладожского озера и взяли Шлиссельбург, связь между Ленинградом и остальной территорией СССР прервалась, так как с севера город был блокирован войсками Финляндии, которая выступала союзницей Германии. 13 сентября окончательно замкнулось кольцо блокады, протянувшееся от Невской губы до Ладожского озера.

В эти дни Гитлер неожиданно изменил стратегический план и приказал бросить на Москву все силы, которые можно было снять с других направлений. Для группы армий «Север» это решение сделало невозможным взятие Ленинграда. Вместо