Запах стал сильнее, а в горле появился резкий вкус гари, однако повсюду стояла тишина; единственным звуком в лесу были хрустевшие у нас под ногами ветки. Он не ответил.

Там, где редели деревья, земля поросла кустами и травой, сухими после нескольких недель без дождя. Отец остановился, и я поравнялась с ним. Луна просвечивала сквозь деревья, которые отбрасывали длинные тени, а впереди я видела клубы дыма, которые поднимались от тлевшей земли. Пока мы смотрели, неподалеку взвился язык пламени: он осветил лесную подстилку, поглотил куст папоротника и исчез. Я смотрела в глубь леса – насколько хватало глаз, от земли поднимался дым.

– А где огонь? – спросила я.

– Под листьями, – ответил отец шепотом, и моим ногам в мокасинах стало жарче.

Я попятилась. Отец поставил одно ведро на землю, а из другого выплеснул воду на то место, где из земли только что вырвалось пламя. Земля зашипела, от нее повалил пар. Второе ведро он вылил в противоположную сторону – все повторилось.

– Получилось, папа? Все будет хорошо?

Я хотела, чтобы он сказал, что все будет хорошо, что мы можем возвращаться в постель, а потом настанет утро, начнется очередной обычный день и мы будем работать на грядках и пойдем на речку рыбачить. Если он скажет, что мы можем вернуться в хютте, пообещала я себе, я никогда не буду жаловаться на недостаток воды. Но он снова не обратил на меня внимания.

– Папа, мы возвращаемся? – Я потянула его за рукав. – Пожалуйста, пойдем назад. Принесем еще воды.

Сказав это, я поняла, насколько все бесполезно: река далеко, но даже если бы мы могли принести больше воды, у нас было только два ведра – три, считая привязанное к дереву у реки. Отец стоял и думал, а я суетилась вокруг, пытаясь добиться от него внимания или ответа, плана действий. Дым подбирался все ближе. Обернувшись, я увидела, как деревья скрываются в сероватой дымке.

– Дай мне лопату, Пунцель, – сказал он.

Я передала ему лопату. Он воткнул ее в землю и поднял груду дымящихся листьев. Огонь вырвался из маленькой ямки у его ног, и он сделал шаг назад, ко мне. Я почувствовала жар, а пока я наблюдала, загорелась ветка, лежащая поперек нашей тропы, пламя пробежало по ней и перепрыгнуло на другие растения: огонь распространялся. Лопата выпала у отца из руки, и я машинально поймала ее, прежде чем она упала в огонь. В тот же момент отец схватил меня за запястье и, сильно сжав, направил мою руку к огню. Я вскрикнула и выронила лопату.

– Оставь, – сказал он. – Она нам больше не нужна.

Лопата лежала на земле, ее окружало оранжевое пламя. Две секунды отец держал мою руку над огнем – словно приносил жертву, пока я пыталась вырваться. Потом он отпустил меня, и я попятилась, потирая запястье.

– Да, – произнес он, – больше воды.

Говорил он невыразительно, растягивая слова. Поднял ведра и пошел обратно тем же путем, которым мы пришли.

Я смотрела ему вслед, пытаясь понять, что же сейчас произошло. Я оглянулась на лежащую в огне лопату, но рукоять уже почернела; а впереди отец помахивал ведрами, как будто шел на прогулку к реке. Мне не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним.

Когда мы подошли к поляне, отец сразу вошел в хютте, а я отстала, вглядываясь в темные деревья, где мне мерещился слабый огонек. Мне вспомнился урок в школе: сначала показали мультфильм с котом по имени Чарли, который писклявым голосом запрещал нам играть со спичками, а потом настоящий пожарный рассказывал, что огню нужны три вещи, чтобы гореть: топливо, воздух и что-то еще. Надо было внимательнее слушать, а не болтать с Бекки.

Мне пришло на ум выражение «противопожарная полоса» – граница вокруг хютте, которую огонь не сможет преодолеть. Я подобрала на грядке садовую лопатку и попыталась прорыть борозду позади хижины, но утоптанная земля в этом месте была слишком твердой, так что мне удалось воткнуть лишь самый кончик лопатки. Кроме того, я поняла, что копаю слишком близко к дому: если огонь подойдет к этой черте, то искры просто перелетят на деревянные стены. Я отошла в сторону деревьев и стала копать в другом месте, вонзая лопатку и отбрасывая комья земли назад. Земля здесь была мягче, но мешали спутанные корни. Всхлипывая, я продолжала ковырять землю и постоянно смотрела то на хютте, то на лес – в надежде, что вот-вот появится отец. Я отчаянно копала, скребла, подрубала корни острым краем лопатки. На ладонях лопались волдыри. И я сдалась.

– Папа! – крикнула я, но он не появился.

Бросив лопатку, я встала на колени и руками стала выгребать землю из-под корней. Когда я обернулась в очередной раз, отец стоял в паре футов от меня, молча прижимая к груди ведро. Я попятилась, как краб: меня испугало его странное появление.

– Ты принес воды? – спросила я.

– Пунцель, я тут подумал… – Он присел на корточки, так что наши глаза оказались на одном уровне.

Я увидела в ведре вещи из хютте – бечевку, эмалированные тарелки, молоток и другие инструменты, было слышно, как в нем перекатываются желуди, – и подумала, что ему, как и мне, пришла в голову идея спасти все что можно.

– Вероятно, пришло время покончить со всем этим.

Отец говорил спокойно. Под мышкой он держал несколько свернутых шкурок.

– С чем покончить?

Я отползла подальше по вскопанной земле, еще больше запачкав пижаму, но он тоже пересел поближе. Лицо у него было темное, а небо за ним – цвета пергамента.

– Со всем этим.

– Нам просто нужна вода.

– Нам не нужно ничего из этого барахла.

Он вытащил моток бечевки и бросил его в лес. Веревка размоталась на лету, но ее хвостик так и остался в ведре.

– Наше время в лесу закончилось, Пунцель.

Отец положил на землю шкурки, поставил ведро и достал из него тарелки. Громыхнул одной о другую, задрал голову и крикнул:

– Попрощайтесь с последними людьми на планете!

Он встал и взвыл, отбивая ритм тарелками, а потом вой перешел в смех. Глаза его глубоко запали, туго натянутая кожа блестела на залысинах.

Я зажала уши; меня ужаснул этот зверь, в которого превратился отец за те несколько минут, что я копала. Он зашвырнул тарелки в лес, словно летающие диски, подобрал ведро и шкурки и направился в сторону пожара. На мгновение я остолбенела, но затем вскочила и побежала вслед, по тянувшейся за ним бечевке.

Огонь подступил совсем близко к поляне,