— Увы, но урок не впрок! По мнению кремлёвских вождей и стратегов, это всего лишь досадное недоразумение — небольшая отсрочка перед триумфальным шествием социалистической революции во всём мире. Тем более, уже назначен «крайний»: один «чюдный» грузин — который, якобы, вовремя не пришёл на помощь Тухачевскому с конармией Будённого.

Поморщившись при упоминании предпоследней фамилии, Слащёв:

— Повесили?

— Кого?

— Того «грузина»?

— Хахаха!

Оторопев от неожиданности, я сперва рассмеявшись, затем вполне серьёзно:

— Нет! У большевиков — всё, не как у людей. Его, после товарищеской критики — Генеральным секретарём ВКП(б) назначили.

* * *

Помолчали и затем «Генерал Яша», несколько настороженно вопрошает:

— Вы мне что-то хотите предложить, Серафим, или просто констатируете факты?

— Сперва ответьте мне Яков Александрович… Только честно, как на духу!

Он, с готовностью

— Слушаю Вас…?

— До меня донеслись слухи, что Вы злоупотребляете спиртным и имеете пристрастие к марафету…

Тот, «с полпинка» заведясь:

— О, БОЖЕ!!! Везде одно и тоже — что у белых, что у красных… Меня рисуют отчаянным пьяницей, кокаинистом, приписывают мне целый ряд чужих или выдуманных преступлений. Что я люблю выпить, я этого не отрицаю… Но пьяным в строю — меня никто и никогда не видел! Что касается кокаина, то я прибегал к нему, когда для спасения дела — мне приходилось не спать по несколько ночей сряду. Но кто же, может за это осудить меня…?

Молчу, жду когда он выговорится.

— … Я имею ДЕВЯТЬ(!!!) боевых ранений и контузий, многие из которых переносил на ногах. Одно из них — ранение в живот, полученное в девятнадцатом году — не заживало полгода, причиняя мне невыносимую боль… Кто осудит меня за то, что я колол себе морфий и нюхал кокаин, чтоб унять свои неописуемые муки⁈

Почти прокричав это, он обиженно замолк, прикуривая слегка трясущимися руками новую папироску. Спички, были говёнными как практически всё советское (надо будет своих артельщиков-кооператоров насчёт зажигалок напрячь!), не зажигались с первого раза и ломались в его руках. Дождавшись, когда Слащёв с пятой попытки прикурит и сделав пару затяжек успокоится, говорю примиренческим тоном:

— Вполне Вас понимаю и ни в коем разе не осуждаю Вас, Яков Александрович. Я лишь спрашиваю: сейчас то, Вы — свободны от пагубной привычки колоться всякой гадостью и нюхать её?

Выпустив в мою сторону облако дыма:

— Я лучше водки выпью.

Как камень с души сбросив:

— Вот это по-нашенски!

Помолчав и собравшись с мыслями и духом, заявляю:

— Сразу давайте расставим все точки над «ё»: ни армии, ни корпуса, ни дивизии и даже «полчка» — Вы от Советской Власти не дождётесь!

— Мне Михаил рассказывал о Вас, как о каком-то «провидце», но всё же…

Слащёв это и сам понимает, не дурак чай… Однако, человеку в безвыходной ситуации свойственно обманывать самого себя надеждой на лучшее, поэтому он с неким задором даже, спрашивает:

— … Почему, хотелось бы знать? Из-за моего «послужного списка» у белых?

— Не только!

Как о какой-то — банальнейшей из всех самых банальных истин, заявляю:

— Кроме очевидной причины — связанной с глобальным сокращением армии затеянной товарищем Троцким и, ныне успешно претворяющейся в жизнь — есть и ещё одна, самая главная. Командный состав РККА — разделён на две смертельно враждебные группировки: «краскомы» из «кондовых» и «военспецы» из царского «офицерья». Вы, ни к одной из них не относитесь.

Глянув в чёрную бездну его выцветших глаз, не моргая говорю:

— Как «провидец» заявляю: к себе Вас — ни одна из сторон не примет, а вот «песчинкой» меж двух «жерновов» оказаться… Это — ваша судьба, Яков Александрович!

* * *

Конечно, я соврал!

Не знаю, снятся ли «Слащёву-вешателю» ночные кошмары, но иногда «скелеты из шкафа» приходят не во сне — а наяву и, предъявляют нам счёт за содеянное.

До процесса «Весна», когда будет расстреляно порядка трёх тысяч «военспецов» Слащёв не доживёт. Его же, в 1929 году убьёт выстрелом в затылок какой-то — якобы «псих», по его словам мстивший за повешенного тем брата. Достаточно мутная история, сказать по правде…

Тело лучшего тактика Гражданской войны сожгут по «новомодному» обычаю в московском крематории, а память надолго предадут забвению…

Скорее даже навсегда!

Ведь, спроси кого в начале 21 века:

— Кто такой Распутин?

Тотчас ответят:

— Сексуальный маньячило!

Спроси:

— Кто такая Матильда Кшесинская?

Без малейшего промедления:

— Царская шлюха!

Оно и понятно: про тех песни поют и фильмы снимают…

А спроси «кто такой генерал Слащёв-Крымский» — так, хрен ответа дождёшься.

Абыдно, понЫмаешь!

Не за Слащёва, вовсе нет.

За нас с вами. За нашу критически-кратковременную — как у аквариумных рыбок историческую память, из-за которой мы обречены до скончания веков по граблям скакать…

* * *

Тот, надо отдать ему должное, решительно-отмороженным тоном заявляет:

— Я привык ежеминутно рисковать жизнь, неоднократно ходив по самому её краю!

Как можно более рассудительней:

— Ни капли не сомневаясь в вашей храбрости и героизме, Яков Александрович — всё же спрошу: ранее — Вы были готовы в любой миг умереть во имя России… А в данный момент — во имя чего или кого?

Молчит…

— В мирное время, товарищ Слащёв, во имя России — надо жить. Жить и каждой своей прожитой минутой — приносить своему Отечеству пользу! Ибо, от вашей бездыханной и нехорошо пованивающей тушки — ему никого проку нет. Фтопку её — да и навсегда забыли!

Докурив молча папироску, в этот раз промазав ею в урну и огорчённо от того крякнув, мой собеседник с изрядной досадой вопросил:

— Да, говорите уже, что хотели от меня, не тяните нищего за фалду…

Наконец, перехожу к делу:

— Предлагаю Вам учить военному делу не уже состоявшихся — вдоволь повоевавших командиров: тех учить — только портить… А будущих! Детей, то есть — которым только предстоит воевать. Те, будут впитывать вашу науку как песок Сахары — «грибной» тропический ливень.

Кроме всего прочего, Слащёв — прекрасный педагог! Ещё будучи двадцатишестилетним поручиком, он уже преподавал в элитном Пажеском корпусе в Санкт-Петербурге. А про его успехи в деле «перевоспитания» красноармейцев в белогвардейцев, я уже рассказывал.

Тот, отреагировал несколько не так, как мною предполагалось:

— Ваше предложение столько же необычно, как и сама ваша личность! Даже, вроде самые обычные слова — Вы произносите несколько странновато и часто в совершенно неожиданном