Хорошо лесбухой быть

И в большой избухе жить.

Это из моего стихотворения, посвященного сексуальным девиациям. Сейчас напрягу память и постараюсь процитировать это стихотворение целиком:

Быть садистом хорошо

Только май уже прошел

Мазохистом быть прикольно –

Нас ебут, а нам не больно

Хорошо нарциссом быть –

Хуем зеркало долбить

Стать хочу эксгибиционистом

Хуем потрясать неистовым

Пидарасом быть желаю –

Нас ебут, а мы крепчаем

Хорошо лесбухой быть

И в большой избухе жить

Если честно, онанистам

Легче жить чем трактористам!

Очень круто зоофилам

В ночь уйти с животным милым

Среди складок толстых штор

Притаился вуайор

Очень классно нимфоманке

Возлежать на оттоманке

Некрофилом быть – отстой

Особливо в летний зной

Копрофилом быть – говно!

Ну а впрочем, все равно

Чтоб стать классным оргиастом

Надо сделаться гимнастом

Можно стать асексуалом

С тихим воплем «Заебало!»

Можно фетишистом быть

В сапожок сестры дрочить

Все же славно быть садюгой

И бороться с зимней вьюгой!

Раздвигай скорее ноги

Нам открыты все дороги!

Все это великолепно, но при чем тут животные? Впрочем, в стихотворении упоминаются зоофилы, так что мы не слишком отклонились от темы нашего сочинения.

Оценка «три с минусом», которой удостоилось мое сочинение «Лес Бианки», меня вполне устраивала. Я не был честолюбив и вовсе не стремился учиться хорошо. К тому же эта магическая оценка была воспета моей мамой в ее прекрасной повести «Тройка с минусом, или Происшествие в пятом "А"». Эта повесть из жизни школьников моего возраста была очень популярна, особенно среди девочек. Само по себе название этой повести представляет собой буквенно-цифровой код: 3–5 «А».

На первый взгляд код выглядит именно так, и это заставляет глубоко задуматься. При более пристальном рассмотрении названия этой детской повести мы обнаружим также цифру шесть, спрятанную в слове «происшествие» (слово это нередко произносят смягченно, и тогда оно звучит как «про-ис-шесть-вие»). В таком случае код будет выглядеть так: 3–65 «А».

В этой повести описаны драматические события. Главная героиня – девочка-отличница Аня Залетаева (моя школьная учительница Эмилия Элиберовна и в этой фамилии, возможно, усмотрела бы нечто не вполне приличное) влюбляется в своего одноклассника Борю Дубова, становится рассеянной на почве влюбленности и в результате получает за сочинение тройку с минусом. Будучи стопроцентной отличницей, она не может смириться с этой оценкой и не смеет рассказать о ней своим взыскательным родителям, поэтому она решается на отчаянный поступок – похищение школьного журнала. Украв журнал, Аня пытается переправить тройку на пятерку, задействует для этого бритву. Однако, будучи неопытной в этом деле (я в ее возрасте справился бы с этой задачей играючи), она совершает неосторожное движение бритвой, и на месте цифры возникает дыра.

Таким образом, мы можем убедиться в том, что в названии повести зашифрованы ее основные актанты – тройка, минус, пятерка, а завершается цифровой код первой буквой имени героини (Аня). Скрытая же цифра шесть, препятствующая успешной трансформации тройки в пятерку, олицетворяет собой дыру, то есть грядущую дефлорацию, по видимости, которая в свою очередь способна привести к беременности.

Юный читатель (точнее, юная читательница) может сделать из всего этого вывод, что глубина и трепетность чувств, возникших у Ани и Бори по отношению друг к другу, обещают долгую любовь, а это означает, что в самом моменте зарождения этих отношений уже скрывается обещание грядущей дефлорации и, возможно, будущей беременности. Прежде чем «залететь» в реальности, Аня Залетаева «залетает» в символических рядах, инсценируя то будущее, которого она втайне желает. Шесть – беременная цифра (графическое воплощение этого числа свидетельствует об этом вполне красноречиво). Кроме того, в слове «происшествие» скрывается «исшествие», «исход», что в данном случае может означать будущее рождение.

Помимо всего прочего, название маминой повести ассоциируется с двумя литературными произведениями, приобретающими в данном контексте особую значимость. Речь идет о книге Корнея Чуковского «От двух до пяти» и о повести Игоря Холина «С минусом единица».

Начнем с того, что мама хорошо знала авторов этих произведений и оба обладали особым (отцовским) статусом в ее глазах. В мамином автобиографическом романе «Круглое окно» красочно описана дружба моих юных родителей с престарелым Корнеем Иванычем Чуковским, их визиты к нему на дачу в Переделкино. Корнея Ивановича мама считала своим учителем в области детской литературы, а он в свою очередь благословил ее как продолжательницу своего дела. Игорь Холин был ближайшим другом моих родителей и даже считался моим как бы символическим дедушкой. Таким образом, речь идет о текстах, написанных символическими отцами. Что же это за тексты?

«От двух до пяти» – одна из лучших книг о русскоязычном детстве, глубокое исследование детского языка и детских фантазий. «С минусом единица» – шедевр русской матерной литературы.

Вот цитата из «Круглого окна»: «Игорь Сергеевич Холин любил читать у нас свои романы. Когда он читал "С минусом единицу", нашпигованную матом, как аджика перцем, мы валились со своих стульев от хохота, потому что, кажется, такой чудовищный мат слышали впервые».

Моя мама любила мат. Как-то раз я, явившись из детского сада, зачитал услышанный мною там стишок:

В детском саде номер два

Раздаются голоса:

Сука, блядь, отдай машину,

Не то выколю глаза!

Мама очень порадовалась этому стишку и с тех пор, когда приходили гости, просила меня торжественно его декламировать. Что я и делал с большим удовольствием.

Поэтому я и до сих с наслаждением использую матерные слова в своих литературных текстах и не желаю от этого отказываться, хотя в нынешний период это и вредит отчасти судьбе моих книг. Но я сохраняю верность материнской (матерной) речи, сохраняю верность своим родителям и символическим родителям родителей. Стараюсь как бы соединить внимательное исследование детства (в духе Корнея Чуковского) со стихией раскованного языка. Однако вернемся к животным.

Хомяки болезненно проникали в мои сновидения. В бодрственной реальности мне удалось не допустить их размножения в нашей квартире, но во снах моих они размножались безудержно. Почему-то все они были белые с красными глазами, они выбегали изо всех углов, они струились по книжным полкам, по сервантам, по этажеркам и кроватям, они выглядывали из цветочных ваз, они постепенно заполняли всю квартиру, а затем и весь наш дом – семнадцатиэтажный дом на ножках. Их полчища лились по лестницам, вращались в лифтах, кишели на лестничных площадках. Все заполнялось белизной с вкраплением красных бусинок.

Поскольку на данном отрезке нашего повествования мы ненадолго отступаем от животных реальных в сторону животных сновиденческих, следует сделать следующее немаловажное замечание: сновидение предоставляет нам возможность не только общаться с животными, но и превращаться в них, быть ими. Так от века поступали герои сказок, а сновидец по самой природе своей является сказочным персонажем.

Возвращаюсь к сновидению о лавине живых белых хомяков, затопляющей собою семнадцатиэтажный дом. Я собираюсь вплести в ткань данного романа (причем вплести грубовато, прямолинейно, без какой-либо филигранности) два письма, посланные мною из Праги летом 1983 года. В одном из этих писем описывается парк, затопленный морем живых белых мышей. Такого рода фантазмы или же такого рода сновидения относятся к категории реликтовых, они (надо полагать) инсценируют воспоминания о наиболее ранних фазах эволюции нашего организма. Они напоминают нам о тех баснословных временах, когда в качестве веселых сперматозоидов (подвижных, белоснежных и невинных) влеклись мы в толпе наших столь же белоснежных и беспечных соратников к неведомой цели – к цели, о которой нам недосуг было помыслить в те сакральные, белоснежные мгновения.

Но не кажется ли вам, что вся эта распространяющаяся