с толку, принял ее предложение под громкий взрыв аплодисментов, которые продолжались все нарастающими волнами, пока Нэнси сама не вышла кланяться. Затем все вокруг разом заговорили. Взбудораженная публика вставала, потягиваясь, и слух взволнованной Кэтрин ловил один и тот же вопрос.

– Кто она? – спрашивали все друг друга. – Кто она? – доносилось со всех сторон.

Она была Нэнси Шервуд, находка Бертрама. Стали активно вспоминать про колонки газет, объявлявших о прибытии Нэнси на «Пиндарике». Тема росла и развивалась, порождая в фойе и вестибюлях все новые захватывающие догадки. Сам Бертрам, с лицом, сияющим над широченной манишкой, был окружен нетерпеливой, вопрошающей толпой. Когда Кэтрин проходила мимо, возвращаясь на свое место, он еще раз улыбнулся ей через плечо.

– Разве я тебе не говорил! – бросил он, а затем таинственно добавил: – И все из-за этого ничтожного зуба.

Публика вернулась в зал еще до того, как прозвенел второй звонок.

– Это так чертовски увлекательно, – заявил Чарли, – что вы не успеете докурить сигару.

– Что сигара! – воскликнул Огден. – Я хочу знать, что будет дальше.

Большинство зрителей чувствовали то же самое. Общее ожидание достигло предела. Занавес поднялся в полной тишине. Номер в «Бич-отеле», в Литтлтоне-он-Си, где Рентон теперь проводил выходные со своей секретаршей. За открытым окном – только намек на лето, голубое небо и море. Но Нэнси на сцене не было. Рентон целых четыре минуты нудно объяснялся с администратором отеля. Зрители стали проявлять определенное беспокойство. Затем появилась Нэнси. Раздались аплодисменты, мгновенно зашиканные. Было ясно, насколько она покорила зал.

На ней был нарядный, в яркую полоску, пляжный халат, и в каждом жесте чувствовалось беспечное язычество. Закурив сигарету, она непринужденно растянулась на диване и не без удовлетворения посмотрела на свои покрытые лаком ногти на ногах. Затем бесцеремонным тоном сообщила Рентону, что его жена собирается с ним развестись. Рентон, хотя и был ошеломлен этим замечанием, искренне полагал, что она шутит. Но она не шутила. Все это время она понимала, что выходка Рентона отнюдь не приведет к примирению с женой, а станет основанием для давно желаемого миссис Рентон развода, со всеми вытекающими отсюда моральными и финансовыми преференциями. И действительно, в следующий момент вошла миссис Рентон.

Рентон при этом упал в обморок, а сцена между двумя женщинами, выразительная, драматичная, полная напряженного ожидания развязки, оказалась одной из самых ярких в пьесе. По замыслу автора и режиссера, она почти полностью принадлежала Пауле Брент в роли миссис Рентон. Та была, по всем законам логики и театра, доминирующей, мстящей, торжествующей фигурой. Но на этот раз логика не возобладала. Нэнси, возвысившись благодаря какому-то тайному, заранее обдуманному плану, отказалась подчиняться лидирующей героине. На каждый полученный удар у нее был свой хладнокровный ответ. Ее реплики были не так хороши, как у миссис Рентон, но она наполняла их таким ледяным ядом и окрыляла их такой дьявольской злобой, что они безошибочно попадали в цель. Ощущение конфликта, которого требовала сцена, удвоилось и усилилось этим внезапным столкновением равных по силе личностей. Это состояние передалось зрителям, стало почти невыносимым.

– Боже мой! Маленькая дьяволица! – прошептал кто-то позади Кэтрин. – Она затмевает всех.

Фраза распространилась как негласное мнение вдоль силового поля эмоций. Когда Паула Брент вышла, раздались жидкие аплодисменты. Все взгляды были прикованы к Нэнси. Убрав с дороги жену Рентона, она использовала все свои силы, чтобы повлиять на несчастного бизнесмена. Очевидное решение, хладнокровно предположила она, состоит в том, чтобы он женился на ней. И, отправившись в спальню одеваться, она оставила его переваривать ее ультиматум.

Тут Рентон наконец осознал, в чем с самого начала состоял ее план. На самом деле она намеревалась выйти за него замуж. До него, растерянного, вконец упавшего духом, дошло, что он стал жертвой этих двух женщин – своей жены и любовницы. Дилемма возникла по их вине. Но он не хотел принять очевидное. Обескураженный, он поспешно вытащил из кармана револьвер и выстрелил в себя.

Это должно было стать кульминацией пьесы. Но сейчас кульминация оказалась в другом, о чем, разумеется, позаботился сам Бертрам, с виртуозной и дьявольской изощренностью изменив концовку акта. Снова появилась Нэнси. Она услышала выстрел. Все еще в халате, она медленно вошла и увидела лежащего на полу Рентона. Остановилась и обнаружила, что он мертв. Затем последовала пантомима в исполнении Нэнси, которая затмила и предала полному забвению авторскую кульминацию.

Эта сцена в исполнении Нэнси, растянутая во времени, оказалась настолько пронзительной, что достигла вершин актерского мастерства. При виде мертвого Рентона с героини Нэнси слетела личина напускной наглости. Она упала на колени рядом с ним. Ее вульгарно накрашенное лицо исказилось от горя. Она любила Рентона. А он был мертв. Реальность стальной стрелой пронзила медную оболочку ее иллюзий. Ничего не видя перед собой, она взяла его руку и прижала к своим губам – это был настолько трагичный и настолько сдержанный жест, что у зрителей сердце замерло. Она не произнесла ни слова, пока потерянно не отпустила мертвую руку и не взяла телефонную трубку.

– Вам лучше подойти сюда, – раздался ее ломающийся голос. – Тут человек застрелился.

Это было потрясающе. Занавес опустился в абсолютной тишине, и в течение тридцати секунд зал отдавал невольную дань молчания произошедшему. У каждого в горле стоял комок от подлинных и незабываемых эмоций, столь неожиданно вырвавшихся из-под жесткой оболочки драмы. Многие оставались на месте, словно потеряв дар речи. Затем разразилась буря аплодисментов, в их диком крещендо слышалось имя Нэнси, которую вызывали на сцену. Это была сенсация. И несколько джентльменов из прессы, которые подхватили шляпы и незаметно поднялись со своих мест, знали, что это сенсация или даже больше того! О том же станут гласить и заголовки газет, хоть что-то узнавших о премьере.

Теперь же Нэнси выходила на поклон, рука об руку с бледноватой и довольно мрачной Паулой Брент, а затем одна, сдержанно раскланиваясь под аплодисменты, с охапками цветов в руках. Занавес опустился в последний раз. Люди в освещенном зале не переставали разговаривать и жестикулировать. Несомненно, это был триумф. У Кэтрин все еще щемило сердце от последней трагической сцены. Потрясенная триумфом Нэнси, она повернулась к Аптону и остальным.

– Что вы об этом думаете? – спросила она дрогнувшим голосом. – Разве она была не великолепна?

– Господи боже мой! – сказал Чарли, шумно высморкавшись в платок. – Это нужно было увидеть, чтобы поверить. Я никогда раньше не видел, чтобы Нэнси так играла.

– Она потрясающая! – воскликнула миссис Огден, и глаза ее увлажнились. – Просто потрясающая!

Когда публика перетекла к центральному проходу, имя Нэнси было у всех на