Шрифт:
Закладка:
Больше они ничего не успели обсудить, потому что бабушка Биби позвала их вниз, а потом начался день со всеми его обязанностями. Тем не менее короткий разговор показал Розе, как она должна действовать, и подготовил ее к этим действиям: мысли ее обратились к долгу любящего человека перед самим собой – а ведь особые обязанности налагают на нас любые переживания и страсти, способные украсить или изуродовать человеческую жизнь.
В тот день у нее было довольно времени для размышлений наедине с собой, ибо все отдыхали после вчерашнего празднества, Роза же сидела в своей комнатке и строила планы на новый год, причем среди планов этих было столько добрых дел, великих преуспеяний и романтических прикрас, что, воплотись они все в жизнь, хватило бы на все новое тысячелетие. Но у Розы сразу же стало легче на душе, и размышления эти скрасили ей долгие часы, омраченные тайным желанием вызнать, когда же придет Чарли, и тайным страхом перед их новой встречей. Роза была уверена, что он явится, угнетенный грузом раскаяния и стыда, и в душе у нее боролись жалость, которую она испытывала вопреки всему, и неудовольствие, которое ей предстояло продемонстрировать. Она решила, что говорить будет мягко, но откровенно; что станет и упрекать, и утешать, а еще попытается извлечь пользу из размягчения чувств и вдохновить провинившегося на стремление ко всем мыслимым добродетелям, чтобы в итоге из него получился идеальный мужчина.
Эти нежные заблуждения поглотили все ее мысли, и вот, тешась ими, она сидела, глядя в западное окно на вечернюю зарю и мечтательно созерцая игру света на далеких горах, которые четко обрисовались на фоне оранжевого неба, – и тут хлопнула дверь, отчего Роза сразу же выпрямилась в кресле и произнесла, задохнувшись:
– Идет! Я должна помнить, что обещала дяде, и проявить твердость.
Обычно появления Чарли сопровождались тем или иным музыкальным приветом. Сегодня он не насвистывал и не напевал – вошел так тихо, что Роза сразу поняла: предстоящей встречи он боится не меньше, чем она сама; сочувствуя его столь понятному смятению, она не оглядывалась, пока шаги не приблизились совсем. Роза подумала: пожалуй, ему стоит встать на колени, как он делал в детстве, когда был перед кем-то виноват, но она надеялась, что этого не случится, ведь ее это приведет в смятение, вот она и ждала, волнуясь, как он себя покажет.
Надо сказать, первое его действие потрясло ее до глубины души, потому что на колени ей упал прелестный букетик, а потом голос, как всегда бодрый и жизнерадостный, произнес:
– А вот и она! Наша красавица, как всегда, задумчива. Что, земля внутри пустая, кукла набита опилками, а сама ты решила уйти в монастырь, кузина?
Роза была так ошарашена его несказанной наглостью, что цветы так и остались лежать незамеченными, а она обратила к нему лицо, на котором изумление, упрек и нечто вроде стыда проступили столь явственно, что не понять ее переживаний было невозможно. Чарли понял, ему хватило воспитания густо покраснеть и потупить глаза, после чего он произнес поспешно, хотя и в том же беспечном тоне:
– Смиренно прошу меня извинить за вчерашний поздний визит. Не брани меня сильно, кузина. Ты же знаешь, Америка ждет, что в новогоднюю ночь каждый исполнит свой долг.
– Я устала прощать! Ты заставляешь меня нарушать обещания с той же легкостью, как и много лет назад, и я больше ничего не намерена у тебя просить, – ответила Роза, откладывая букет в сторону, ибо извинение ее не удовлетворило и ей не нравилось, что Чарли пытается купить ее молчание.
– Но, душенька моя, ты такая вся правильная, с такими странными представлениями, так вечно сердишься из-за всяких пустяков, что тебе не потрафишь, сколько ни старайся, – начал было Чарли – он явно смущался, но не хотел из гордыни демонстрировать свое раскаяние, причем сожалел он не о том, что провинился, а о том, что кузина это заметила.
– Я не сержусь, мне грустно и больно, потому что, на мой взгляд, мужчина должен исполнять свой долг совсем иначе и держать свое слово до последнего – как вот его пытаюсь держать я. Если ты считаешь это «странными представлениями», то прошу прощения, я не стану более тебе докучать своими старомодными взглядами.
– Господи, твоя воля! Столько шуму из ничего! Ну да, каюсь, я подзабыл, что вел себя как последний дурак, и теперь прошу прощения. Что еще-то я могу сделать?
– Веди себя, как подобает мужчине, не давай мне поводов стыдиться за тебя так же, как я стыдилась вчера вечером. – Вспомнив об этом, Роза передернула плечами.
Это невольное движение ранило Чарли больнее, чем все ее слова: настала его очередь ощущать «страшный стыд», ибо события предыдущего вечера он помнил очень смутно, а страх преувеличил их многократно. Резко развернувшись, он отошел и встал у огня, плохо представляя, как на сей раз мириться с кузиной, потому что Роза вела себя совсем не так, как обычно. Как правило, хватало просто извинения – и она готова была сразу забыть и простить; сейчас же, хотя она и вела себя спокойно, в ней появилась новая суровость, которая удивила и озадачила Чарли, ибо откуда ему было знать, что ее жалостливое сердечко так и взывает к нему и только лишь из стремления держать это сердечко в узде она выглядит холодной и суровой.
Чарли стоял, рассеянно перебирая украшения на каминной полке, а потом взгляд его внезапно просветлел, он взял в руки лежавший там браслетик, медленно подошел к Розе и произнес тоном, в котором звучали серьезность и смирение:
– Я буду вести себя так, как подобает мужчине, и никогда больше не дам тебе повода меня стыдиться. Одного прошу – прояви доброту. Позволь мне надеть его на тебя, давай вновь обменяемся обещаниями – и я клянусь, что на сей раз я свое сдержу. Ты мне доверяешь, Роза?
Тяжело было противостоять мольбе в его взгляде и голосе – кротость вообще особенно опасна; лишь влияние дяди Алека не позволило Розе ответить «да». Но голубые незабудки напомнили ей о ее собственном обещании, и она сдержала его, пусть и с трудом, – и впоследствии часто этому радовалась. Мягким движением положив на место предложенную безделушку, она твердо проговорила – хоть и не решаясь взглянуть в склонившееся к ней взволнованное
