Грейси скачет к трейлеру, чтобы изучить его, рюкзак на спине делает ее совсем крохой. Фиона отпирает свою машину, даже не взглянув на развалюху.

Том отвлекается от потрясенного созерцания брошенной машины и шаркает по заросшей сорняками дорожке. Неровные плиты и рыхлый гравий впиваются в его босые ступни. Том тянется к локтю Фионы, чтобы помешать ей нырнуть в машину.

– Фи.

Она поднимает взгляд. Хорошенькое личико под слоем косметики бледнеет от сдерживаемой ярости.

– Фи, это место.

– Что с ним?

– Оно небезопасно. Прошлой ночью…

Том смотрит на Грейси, проверяя, что она не может подслушать. Дочка стоит на цыпочках, заглядывая в грязное окно брошенной машины. Большую часть стекла закрывает потрепанная, выцветшая оранжевая занавеска.

– Внутри люди, – говорит она.

Том поворачивается к Фионе.

– Кое-что произошло.

– Можешь еще раз повторить. О чем ты, черт возьми, думал?

По ту сторону живой изгороди дверь соседского гаража скрежещет в металлических направляющих. Тома обдает жаром, а затем ледяным холодом при мысли о том, что может оттуда выпрыгнуть, он поворачивается и смотрит в сторону дома Мутов. Слышатся приглушенные голоса.

– Грейси! Подойди к папе. – Резкость в его тоне настораживает дочку, которая угрюмо повинуется, будто ее несправедливо отчитали.

Уголком рта Том шепчет жене:

– Не это. Позже. Посреди ночи. Я сам с трудом могу в это поверить. Они…

Прекрасные глаза жены изучают Тома, но в выражении лица нет теплоты, что каким-то образом делает ее еще привлекательнее, будто он теряет ее и только сейчас понимает, насколько она особенная. Пристальный взгляд Фионы ищет в его лице то, что, как она подозревает, Том скрывает. Возможно, лживость или признаки безумия.

– Я не шучу, Фи. Они проводили… церемонию. В лесу. Фи, они убили еще одно животное.

Фиона высвобождает свой локоть. Осторожно забирается в машину, сбрасывает шпильки. Нашаривает туфли для вождения. Засовывает в них свои атласные ножки.

Том снова со страхом смотрит на соседский дом. Виден только верхний этаж, шторы задернуты. Из-за изгороди доносятся, накладываясь друг на друга, голоса. Тому кажется, что их три. Кто-то смеется. Это добрый знак?

Грейси забирается в детское кресло, а Том обходит машину, чтобы продеть ее ремень безопасности через множество пластиковых прорезей. Как только он закрывает пассажирскую дверь, Фиона заводит машину, отпускает ручной тормоз и катится вниз по склону подъездной дорожки. Том следует за машиной, не желая отпускать их и оставаться один.

– Люблю тебя, орешек, – обращается он к Грейси.

Только в конце дорожки Том останавливается. Вид полицейской патрульной машины, припаркованной у дома Мутов, там, где вчера стоял фургон, заставляет его чувствовать себя таким же обескровленным и одеревенелым, каким, по собственному мнению, он выглядит.

– Черт.

Окно Фионы с механическим жужжанием опускается.

– Я оставлю тебя разбираться с законом. Нанесение ущерба, полагаю.

Прежде чем Том успевает придумать подходящий ответ, машина отъезжает, и он действительно остается один. Осознание этого бросает его в нервный пот. Том возвращается в то состояние, которое поглотило его всего несколько часов назад в лесу: измученный и слабый от страха, который можно почуять носом.

33

Ему нужно верхнее окно, чтобы следить за тем, что происходит у соседей, и Том на цыпочках пробирается в комнату Грейси.

Он собирался позвонить в местный полицейский участок, как только Фиона уедет, и извиниться за брошенную трубку и за бессвязные объяснения, а затем рассказать о событиях прошлой ночи. Но Муты его опередили.

Убедившись, что он достаточно далеко от окна и не виден снизу, Том рассматривает соседей, которые уже вернули свой обычный облик. Миссис Мут в наряде для работы в саду. А Маги напоминает стареющего клавишника из прог-рок-группы семидесятых. Но это возвращение Мутов к представлениям о нормальности никак не смягчает отвращения Тома при виде их. И не рассеивает ужас при воспоминании об их других «я».

Посетительница Мутов – привлекательная сотрудница полиции. Ее светлые волосы собраны в тугой пучок на затылке, который Том может видеть, когда констебль кланяется миссис Мут и пожимает затянутые в перчатки руки старухи, выражая сердечную благодарность. Игра, от которой Том ощущает ту же горечь, что и ночью, когда его соседи стояли перед бесом возле пруда, балансируя на одной ноге – она намекала не только на безумие, но и на накопленную врагом власть. На их связь с этим местом, в которое он лишь вторгся.

Ухмыляясь, Маги наблюдает, как Фиона разворачивает машину в конце дорожки и, набирая скорость, уезжает прочь. Затем он поворачивается и смотрит на окно, через которое подглядывает Том, и бородатое лицо старика искажает проницательное, злобное выражение.

Том вздрагивает, но не убегает. «Откуда ему знать, что я здесь?»

По-прежнему ухмыляясь, Маги прячет ладони за блестящую лысину и распрямляет указательные пальцы, изображая уши животного. Когда он это проделывает, пол и розовые стены комнаты на краю зрения Тома начинают дрожать.

– Черт. Дерьмо. Черт, – шепчет он. Но, прежде чем успевает отойти от окна, замечает, что офицер полиции опускается на колени.

Миссис Мут, тоже зная, где прячется Том, поворачивается лицом к окну комнаты Грейси.

Опустившись на колени, полицейская хватает пожилую женщину за бедра и сует свое хорошенькое личико между ягодиц миссис Мут. Затем преданно целует задницу соседки.

– Нет. Нет. Нет. Пожалуйста. – Даже для собственного слуха голос Тома звучит слабо.

На фоне этого нелепого зрелища ухмылка Маги становится шире.

Властное выражение лица миссис Мут смягчается от блаженства.

Том опускается на пол своего тихого старого дома и замирает.

34

Его голова опущена, глаза закрыты, на кухонном столе стоит недавно початая бутылка рома и наполовину наполненный стакан. Том некоторое время не двигается, лишь смотрит на свои руки, стискивающие край раковины. «Как давно я здесь?» Он подозревает, что по крайней мере с тех пор, как уехала патрульная машина. По ощущениям, уже несколько часов.

И вот, если верить кухонным часам, уже наступила и прошла половина одиннадцатого, а он все еще неспособен на что-то большее, кроме как сидеть, сгорбившись в тишине недостроенного дома. Не имеющая никакого значения домашняя утварь расплывается у него перед глазами, почти неузнаваемая. Мысли текут медленно, точно патока, затем устремляются вперед, будто вздувшиеся от дождя реки, затопляют разум, но заглушают желание делать хоть что-то. Том сидит неподвижно, с раскрытым ртом.

Когда внутренняя буря наконец утихает, он чувствует себя разбитым, сонным и вялым, а еще у него болит челюсть. То ли