вы, как у вас язык повернулся… В Израиль, конечно! Для всенародного суда! Вы помните процесс Эйхмана? Помните, помните, я знаю. Так вот – это мелочь по сравнению с процессом Гитлера, вы понимаете? И я вас уверяю – такой процесс окажет хорошее влияние и на тех, кто сегодня снова – даже и у нас здесь, вы понимаете… Тут ведь двумя годами лагеря не отделаться… И на журнал «Юный штурмовик» тоже… Поверьте мне, это прекрасная мысль!

– Мысль изумительная, – согласился А. М. Бык. – Но надо ее, конечно, всесторонне проработать. Знаете что? Вот я освобожусь сегодня, зайду вечерком к вам, если вы не против; у меня, знаете, есть такая бутылочка – прихвачу с собой… Посидим, посмотрим телевизор, потолкуем и о вашей идее без помех, а то тут, сами видите… Вы ко мне, гражданин?

Эти слова были обращены уже к Амелехину, вот уже несколько минут стоявшему близ стола и прислушивавшемуся к разговору.

– Привет, начальник, – выразил он почтение А. М. Быку. – Профессор действует?

А. М. Бык, прощаясь со Львом Израилевичем, лишь механически кивнул в сторону внутренней двери, к которой Амелехин незамедлительно и направился. Он беспрепятственно отворил дверь – ту самую, из которой только вчера вышел – и оказался в помещении, громко называвшемся лабораторией, в котором священнодействовал, или попросту работал, сам Землянин. Мы с вами здесь уже бывали одновременно с капитаном Тригорьевым, так что вновь описывать обстановку не станем. Скажем лишь, что тут куда громче, чем ночью, что-то дышало, что-то пожужживало вокруг, помигивало, пощелкивало и позвякивало, а пахло на этот раз не кислотой, а лавандой – потому что Вадим Робертович после бритья пользовался именно «Лавандой», а не «Консулом» или чем-нибудь еще. Сам источник этого запаха сидел за угловым столиком, спиной почти упираясь в теплый цилиндр (Вадим Робертович с детства любил тепло) и, подперев скулы пальцами, о чем-то думал – так сосредоточенно, что на возникновение перед ним Амелехина отозвался не сразу.

Амелехин же никаких особых приветствий или приглашений и не ожидал. Он, не теряя ни мгновения, ногой пододвинул стоявшую неподалеку кухонную табуретку, сел на нее, извлек из бывшей при нем черной пластиковой сумки увесистый сверток, развернул, обнажив старинные часы с нимфой, и поставил их на стол. Часы удивленно пробили десять раз, и лишь на эти мелодичные старинные звуки Землянин поднял наконец глаза.

– Что вы хотели? – спросил он, все еще отвлекаясь мыслями. – Принесли данные? Давайте.

И он протянул руку.

– Вот, профессор, принес, – сказал Амелехин и осторожно подвинул часы по столику. – В благодарность. Порядок знаю.

– Простите? – сказал Землянин. – Это почему?

– Затуркался совсем, профессор? – вздохнул Амелехин. – Не срисовал, что ли? Вчера только меня отсюда на волю выпускал. Из этого вот изолятора. – И он указал пальцем на ванну. – Что, уже новый варится? – полюбопытствовал он. – И долго это? Сколько, например, я у вас в ней пролежал?

Вот когда Землянин наконец узнал своего пациента…

– А, это вы, – сказал он. – А я смотрю – как будто знакомое лицо, а кто – сразу не вспомнил. Здравствуйте, Андрей… Андрей…

– Можно без отчества, – сказал Амелехин, помнивший, как в детстве дразнили его Андреем Динамовичем. Это, между прочим, свидетельствует о высоком качестве землянинской работы – то, что даже детские воспоминания сохранились у реставрированного.

– Ну что вы, – сказал Землянин, – неудобно как-то. Хорошо, что вы зашли. Как себя чувствуете? Какие ощущения? Не возникает ли каких-нибудь неудобств – телесных, психических?

– Да нет вроде, – ответил Амелехин, подумав. – Вот только наколка исчезла. Как и не было. Попадешь опять на нары – за фраера примут. Ну ничего, это дело поправимое.

– Вы думаете? – сказал Землянин. – Да, разумеется, это уже чисто внешний, так сказать, не органический признак… Но можно и не восстанавливать, не так ли? Однако что это вы принесли? Прелестные часы… Только зачем?

– В благодарность, я же сказал. Не то себя уважать перестал бы.

– Ну, я просто не знаю, – стал стесняться Землянин. – Неудобно. Да и потом, я бы сказал, даже противозаконно…

– Стоп! – сказал Амелехин и поднял руку. – Насчет закона – все в ажуре, глядь буду. Ах, извините, вырвалось. Ну… – он чуть подумал, – зуб даю, что никаких неприятностей. Их в розыске нет и не было. Часики чистые.

– Но я не могу взять… – сказал Землянин несколько растерянно.

– Обижаете, – не согласился Амелехин. – Я простой человек. Не надо простым человеком брезговать. Мало ли.

– Ну что вы, что вы! – морально засуетился Землянин, которому с детства казалось самым постыдным – если тебя обвинят в пренебрежении простым человеком. Интеллигенция вообще позволяет всем и каждому пренебрегать ею, но сама – ни-ни! Не так она воспитана. – Я нимало не хотел обидеть… Я вас очень уважаю, и я понимаю… Но знаете, как-то неудобно просто…

В ответ на это Андрей Спартакович разъяснил, что если что и неудобно, то это снимать штаны через голову, а также пользоваться бутылкой в одной естественной ситуации.

– И учтите, – сказал он затем. – Мало ли у кого бывают какие трудности. В случае чего – только кивните. Телефончик мне свой дайте – буду позванивать. Хозяйство ваше растущее, я вижу, так что всякие жизненные вопросы могут возникнуть.

Слово «трудности» задело в Землянине слабую струну.

– Да, трудностей хватает, и у вас тоже, – согласился он, невесело усмехнувшись. – Вот хотя бы с документами. Моя мама – она еще раньше вас вернулась, самой первой – очень страдает без документов. Да что я вам объясняю…

Амелехин в ответ пожал плечами.

– Тоже мне, – сказал он, – вот уж трудность нашли. У меня, к примеру, завтра все корки будут. Мамаше вашей нужно? Сделаем в два счета, какие угодно. По первому классу.

– То есть вы хотите сказать, – насторожился Землянин, – что эти документы будут, если можно так выразиться… поддельными?

– Да что вы! – обиделся Амелехин. – Что мы, настоящие достать не сможем?

– Но, так сказать, в обход закона? – доискивался Вадим Робертович.

– Профессор! – сказал Амелехин проникновенно. – Закон обойти невозможно, потому что если ты прямо идешь, тебе ни одного закона на пути не попадется, гля… зуб даю! Вот если все законы соблюдать, то и надо петлять из стороны в сторону, потому что они все растут в разные стороны, и чтобы один соблюсти, надо два других нарушить. Тебе, профессор, что требуется: закон или ксивы? Я же за них ни с тебя, ни с мамаши твоей ничего не возьму!

– Нет, нет, – сказал Землянин, собрав всю решительность. – На это моя мама никогда не пойдет. Совершенно исключается. Вот если бы существовал законный способ… Но, понимаете, везде