— Прошу, — Бока указал на дверь своей кареты.

— Мне следует ехать в своем экипаже, — сказал Мастон.

— Хорошо, — легко согласился Бока. — Но я поеду с вами, Ваше Сиятельство.

Возразить судья не посмел. Бока приказал своему кучеру следовать за ними. Коротко попрощавшись с мэтром Регоньяком, Бока и Лург направились к судейской карете. Мастон понял так, что старшего юриста не хотели посвящать во все нюансы сделки, герцог определенно не желал чтобы сутулый мэтр узнал чем именно новоявленный граф будет расплачиваться за свой невероятный взлет.

Очутившись в привычном салоне своего экипажа, судья почувствовал себя увереннее.

— Вы не сказали возничему куда ехать, — добродушно заметил Бока.

— Он знает.

С каждой минутой уверенность Мастона в себе только возрастала. Смутная неосознанная тревога, нахлынувшая на него как только он увидел внизу лестницы помощника герцога, теперь отступила. Он прекрасно понимал, что Бока ничего ему не сделает, как и вообще никто из людей верховного претора, это больше не имело смысла. Деньги, титул и славное поместье Валеш со всеми ленными землями и деревнями Томасу Халиду уже не вернуть. Впрочем очень сомнительно чтобы это вообще когда-либо заботило герцога, говоря образно в его громадном сундуке с монетами стало одной монетой меньше, при всем желании он бы этого не заметил. И таким образом, чувствуя себя совершенно спокойно и в полной безопасности, судья глядел на молодого человека уже почти снисходительно. "Нет", решил Лург, "ему, пожалуй, еще нет тридцати". Просто круглое, худое, плохо выбритое, с первыми преждевременными морщинами, с въевшимися пятнами загара, с неровными рубцами шрамов и отчетливой сединой на висках, словно бы даже изможденное лицо Боки в первую минуту создавало устойчивое впечатление немалых прожитых лет. Но стоило чуть подольше и повнимательнее вглядеться и его добродушная большеглазая физиономия представлялась уже едва ли не мальчишеской. Судья снова, как и при первой их встрече, ощутил некоторый интерес к этому человеку. Он припомнил басню о том что бессменный помощник графа будто бы всегда носит за спиной под плащом два длинных изогнутых кайхорских боевых ножа, излюбленное оружие буйных пиратов южных морей, и якобы умеет отменно ими пользоваться. Мол, количество явных и неявных врагов герцога, отправленных в страну мёртвых при помощи этих ножей, не поддается исчислению. Мастон не верил этим нелепым слухам, полагая что у всевластного главы Судебной Палаты и без того предостаточно способов и инструментов чтобы избавиться от любого неугодного ему человека. Герцогу совершенно нет нужды посылать своего личного помощника устраивать кровавую расправу, это по меньшей мере глупо. С другой стороны судья вполне допускал, что страшные кайхорские ножи, упрятанные в ножны за спиной Боки, действительно существуют и тот и вправду способен умело и решительно пустить их в ход. Ведь наверняка Бока исполнял при герцоге не только роль секретаря и адъютанта, но и личного телохранителя. И Мастона так и подмывало спросить молодого человека напрямую, есть у него при себе эти пресловутые клинки или нет. Но он конечно сдержался, считая что такой несерьезный, похожий на заигрывание вопрос совершенно не уместен.

От Мастона Лурга не укрылось, что Бока разглядывает его с явным любопытством. Это разительно отличалось от их первой встречи в доме герцога, когда Бока равнодушно взирал на гостя, чуть ли не как на попрошайку, несмотря на то что перед ним был ни много ни мало королевский судья целого города. И Лург понимал что это нормально. На службе у Томаса Халида его личный помощник конечно повидал кое кого рангом повыше: надменных веларов и министров, блистательных маршалов и генералов, всесильных магнатов и вельмож, великих ученых и художников, и несомненно самих венценосных особ. Так что ему какой-то безродный судья из провинциального городка? А теперь молодой человек явно проявлял к нему интерес. Вначале Мастон, с легким налетом самодовольства, решил что это по причине его головокружительного восхождения, ведь не часто встречаешь человека, который за один день приобретает баснословное состояние, весомый дворянский титул и громадное поместье в придачу. Но припомнив чьи-то мудрые слова о том, что из всех предположений первыми надо отбрасывать те что вам льстят, судья подумал еще и пришел к выводу что дело в другом. Видимо герцог Этенгорский обошелся со своим помощником точно также как и с мэтром Регоньяком, то есть совершенно не посвятил в суть происходящего. Судья усмехнулся про себя, это походило на правду. Должно быть молодой человек просто изнывает от желания узнать, что за тайну скрывает ребенок, за которого Томас Халид столь немыслимо щедро вознаградил эту выскочку из Туила. Естественно герцог рассказал своему помощнику о девочке, ведь Бока должен знать чего именно ему ожидать и если понадобится добиваться от новоявленного графа. Но судья не сомневался, что министр правопорядка ни словом не обмолвился о том кто эта девочка такая, откуда она и почему так ему нужна. И тогда ни удивительно, что Бока сгорает от любопытства, еще и наверно чувствует себя задетым и оскорбленным за то что с ним так обошлись. Судья даже ощутил в душе сладкую нотку отмщения за то пренебрежение, с которым Бока обращался с ним вчера. И на молодого человека он взирал теперь почти насмешливо.

Мастон Лург был совершенно прав.

Получив вчера вечером на первый взгляд противоречивые и при этом весьма жесткие инструкции относительно явившегося из Туила судьи и некоего таинственного ребенка, Бока изо всех сил пытался понять что происходит. Любопытство буквально снедало его, но сколько бы он ни думал об этом деле, ничего путного ему в голову не приходило. Что это за девочка, за которую в общем-то прижимистый и скупой герцог с легкостью отдал целое состояние? Да и еще столь лихорадочно организовал для своего туилского подчиненного получение графского достоинства. Бока сначала подумывал о том, что возможно это дочь самого герцога, но тут многое что не сходилось. Во-первых, Томас Халид не очень-то любил детей, считая их шумными, надоедливыми, досадливыми, бессмысленными существами, главное предназначение которых портить взрослым жизнь. Именно поэтому он не стремился ни к отцовству, ни к браку, ни вообще к каким-либо семейным ценностям, искренне полагая что им грош цена. И хотя он был вполне охоч до женского пола, но никогда не позволял этому своему стремлению как-то влиять на свою жизнь, вполне довольствуясь теми молодыми, не обремененными ханжеской моралью красотками, коих Бока доставлял ему по мере надобности. Во-вторых, совершенно невероятно чтобы герцог вдруг стал платить какие-то деньги за своего ребенка. С какой интересно стати? Чтобы воссоединиться с любимой дочерью?