– Стало быть, ты сбежал, – заключает он в конце, будто в чем-то меня упрекая.

– Что мне еще было делать? – вскидываюсь я.

Он размышляет. Вид у меня, должно быть, жалкий, потому что в итоге он, кажется, поверил мне.

– Идти можешь?

– Да, – киваю я.

– Тогда пошли, сообщим кому надо.

Я испытываю такое облегчение, что забываю о боли в ногах и послушно иду следом. Мы подходим к зеленому «ситроену» с эмблемой лесного ведомства, припаркованному у тропинки. Садимся в машину, едем. Приезжаем в сторожку посреди поросшей деревьями низины.

– Можешь позавтракать, если хочешь, – предлагает безухий по приезде. – Молоко с печеньем сойдет?

– Мы отсюда позвоним в полицию? – спрашиваю я, поскольку ожидал, что он меня отвезет в ближайшее селение.

– Телефона здесь нет, только рация, – сообщает тот. – Привяжи свою собаку где-нибудь снаружи.

Я обматываю поводок Беллы вокруг ствола какого-то дерева, и егерь открывает передо мной дверь. Я переступаю порог, и у меня перехватывает дыхание.

Орк дожидается меня там, сидя на стуле.

– Нашел его в паре километров отсюда, – сообщает лесничий.

– Слава богу! – восклицает ублюдок, вскакивает и бросается ко мне. Встает на колени, берет меня за плечи, вглядывается, делая вид, будто проверяет, все ли со мной в порядке. – Как ты? – спрашивает в тревоге. – Заставил меня поволноваться, – добавляет с добродушным упреком.

– К счастью, твой дядя сообщил мне, – говорит лесничий. – Иначе ты так и блуждал бы по лесам, и неизвестно еще, что бы с тобой приключилось.

– Он мне не дядя, – возмущаюсь я. Пытаюсь собраться с мыслями. Почему лесничий верит ему, а не мне? Потом понимаю.

– Вы были правы, – заявляет безухий, обращаясь к орку. – Ваш племянник повторил слово в слово историю, которую вы мне рассказали. – Потом поворачивается ко мне. – Наплел небылиц с три короба, удивительно, что у тебя еще не вырос длинный нос.

Что ты несешь, кретин? Ты должен быть на моей стороне! Что происходит – весь мир сошел с ума?

– Вы должны сообщить в полицию, – требую я, и голос у меня дрожит от отчаяния. – Это ваш долг, – добавляю с вызовом.

Последнее ему не нравится, он это воспринимает как личный выпад.

– Мой долг, малец, оставить тебя здесь и преподать хороший урок. Но на этот раз ты легко отделаешься.

– Да-да, оставьте меня здесь, накажите меня, – радостно подхватываю я. – Я хочу остаться здесь, с вами, – пытаюсь его уговорить.

Но он смеется.

– Забирайте его домой, – говорит орку.

Тот обхватывает меня своей мощной ручищей и поднимает с пола. Я сопротивляюсь, пинаю его ногами, цепляюсь за стены, за дверной косяк.

– Нет! – продолжаю вопить во все горло.

Бесполезно: орк гораздо сильнее.

Хватает поводок Беллы и тащит меня к папиному «вольво»: хитрец припарковал машину на шоссе, поодаль от лесной сторожки, чтобы я сразу не увидел. Все предусмотрел, чтобы я не удрал снова. Заталкивает меня в машину, заставляет собаку запрыгнуть на заднее сиденье, а сам садится за руль.

Я больше не произношу ни слова. Надо было дать ему все те чертовы таблетки, думаю. Тогда, наверное, он бы уже умер. Я ожидаю вспышки гнева, но он говорит со мной все тем же примирительным тоном.

– Сегодня с утра пришло письмо от твоего папы, – сообщает он, протягивая мне заклеенный конверт, весь измятый.

Я беру его в руки и замечаю, что на нем нет никаких адресов: ни отправителя, ни получателя, да и марка не наклеена. С ума он, что ли, сошел, неужели думает, что я куплюсь на такую липу, еще и наспех сработанную? Но решаю ему подыграть. Открываю конверт, вынимаю листок, вырванный из моей школьной тетрадки. На нем корявым детским почерком, печатными буквами выведено послание в три строки.

МЫ С МАМОЙ БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ ВЕРНЕМСЯ. ТЫ ДОЛЖЕН НАВСЕГДА ОСТАТЬСЯ С ЭТИМ СИНЬОРОМ. БУДЬ МОЛОДЦОМ.

ПАПА

Я не могу сдержать слез, как ни пытаюсь. Не хочу доставлять ему удовольствие, но остановиться не могу.

– Ну и что там написано? – спрашивает он, прикидываясь простачком.

Я протягиваю ему письмо, а он, не переставая вести машину, делает вид, будто читает его в первый раз.

– Знаешь, малец, тебе сильно подфартило, – заявляет он, возвращая мне листок.

Я представить себе не могу, как это мне «подфартило». Но молчу.

– Я тут недавно познакомился с классной женщиной, – сообщает он. – Сразу меня зацепила, черт ее дери! – И смеется, выставляя гнилые зубы.

Я тут же соображаю, что он говорит о той рыжей с поляроидного снимка.

– Мы еще не встречались, но у нас много общего, – распинается он. – Мы оба хотим создать семью. – Он мрачнеет. – Вот только жаль, что она не может детишек народить. – И добавляет: – Проблемы с нижним этажом, с яичниками и прочим.

Я начинаю догадываться, что у него на уме.

– А я не слишком взрослый? Может, вам стоит поискать ребеночка помладше? – предлагаю я. То, что я говорю, ужасно, хотя сейчас это мне кажется единственным выходом.

Орк поворачивается, оглядывает меня.

– Ты – как раз то, что надо, – уверенно заявляет он, думая, наверное, этим меня утешить.

Сам не знаю почему, я вытираю слезы и задаю вопрос:

– Как же вы познакомились, если еще не встречались? – Может, я хочу его подколоть, указав на противоречие в рассказе.

Он снова щерит зубы.

– Мы переписывались, – заявляет. – Иногда этого достаточно, правда?

– Так получилось с той рыжей с поляроидного снимка?

Он оборачивается, пялится на меня: понял, что я рылся в его вещах. Но я нарочно сказал это, хотел, чтобы он узнал.

– Да, так получилось именно с ней, – подтверждает он. – В последнем письме она прислала мне фотографию, и мы договорились встретиться в этом доме, – объявляет он мне.

Значит, все верно, думаю я, имея в виду безумный проект этой парочки.

– И я должен буду называть ее тетей? – спрашиваю, в попытке узнать хотя бы, как эту женщину зовут.

Орк делает паузу – наверное, пытается понять, стоит ли довериться мне.

– Ты уже можешь называть ее мамой.

33

Джербер был озадачен. Самое подходящее слово для того, чтобы описать его состояние к концу длинного рассказа Николина: психолог был именно «озадачен». Фигура безухого егеря возвращалась на сцену, мощно заявляя о себе. После их встречи психолог походя задался вопросом, почему сказочник выбрал этого печального, одинокого человека, чтобы передать послание. Теперь ясно. И Джербер записал в тетрадке:

Месть.

Сеанс с Нико продлился почти четыре часа. Обычно неведомый гипнотизер прерывал их гораздо раньше, и ребенок на этот раз выглядел неважно. Склонившись к нему, Джербер заметил, что Нико не