Архитектор отдавал себе отчет, что ни в какой другой европейской стране, ни при каком другом правительстве он не сможет достичь такого положения, как в теперешней России, при Петре Алексеевиче. Зодчему оставалось только требовать от других и строить самому жилые дома на высоком цоколе. Старинные гравюры и рисунки хранят изображения фасадов первых петербургских домов. У каждого очень высокое крыльцо с двумя всходами по бокам. Хоть так стремился Доминико Трезини уберечь жилые покои от воды.

VII

Юный Петербург страдал не только от наводнений, но и от пожаров. Приходилось мириться с яростью невских волн и пламенем, пожирающим деревянные дома.

Только никак не могли обыватели привыкнуть к пожарам «шутейным». Неизвестно, в какой год, неизвестно, в какой день — то 1 апреля, а то 30-го — около полуночи позади императорского сада или у Литейного двора могли взлететь к небу языки пламени. В тот же миг начинали бить барабаны, тарахтеть трещотки ночных сторожей, гудеть колокола на ближних церквах. Раздавался истошный крик: «Пожар! Пожар!»

Переполошенный город приходил в движение. Сонные горожане выскакивали на улицы. Кто, схватив топор или багор, бежал в сторону огня. Кто суетливо начинал наливать воду в свои бочки. Захлебывались в плаче дети. Причитали старухи.

Когда перепуганные обыватели сбегались к бушующему пламени, то натыкались на цепь солдат. Гвардейцы с ухмылкой показывали на огромный костер и вежливо поздравляли с праздником — первым или тридцатым апреля. В стороне царь с царицей держались за бока от смеха. Шутка удалась. Подданные на деле осознавали государев юмор.

Петр Алексеевич воспринимал огонь по-особому, с каким-то языческим чувством. В дни праздников все церкви, подъезды домов, ворота увешивали фонарями. В каждом окне обязаны были гореть свечи. И не одна, а несколько. Да еще вдоль участка следовало расставить горящие плошки. Иллюминация радовала государя. А уж если где настоящий пожар случится, царь мигом туда скачет. И всегда стремится прибыть первым. Первым же лезет разбирать, растаскивать горящий дом.

Надобно заметить, что из любви к Петербургу государь наладил великолепную пожарную службу. По сигналу тревоги — набат или барабанная дробь — жители обязаны были бежать тушить огонь. В 1716 году Петр установил правило, что от каждых ста домов семьдесят человек должны являться на пожар, тридцать из них приносят топоры, двадцать — ведра, десять — вилы и крюки, десять — две лестницы. По пушечному выстрелу являлись на пожар и солдаты. Там, где можно, подплывал специальный корабль «с насосами, которые вгоняют воду в длинный кожаный рукав… снабженный на конце металлическим шприцем».

Автор описания Петербурга в 1717 году рассказывает о городских пожарах:

«Как только это случится, уже видно, как со всех сторон спешат к месту пожара несколько сот и даже тысяч плотников… с топорами в руках. Они бегут так быстро, точно у них головы горят, ибо они, так же, как и солдаты, суровыми наказаниями приучены быть на месте немедленно.

Однако Его Царское Величество, если оно в городе, обычно прибегает на пожар первым… в организованном порядке ломаются дома по обе стороны уже горящих строений. А так как тем временем прибывают большие пожарные трубы, то с чрезвычайной быстротой не только гасится огонь, но уже загоревшиеся дома частично спасаются, хоть и не полностью.

Его Царское Величество бывает обычно среди рабочих, там, где это нужнее всего… и так усердно работает, что смотрящих на это мороз продирает по коже».

Хорошо налаженная служба борьбы с огнем помогла ликвидировать большой пожар 5 января 1718 года. Загорелось на Троицкой площади в здании Коллегий. В том самом, что возводили по планам Трезини. Загорелось в самой середке, где размещались Сенат и Военная коллегия. А вот палаты по бокам удалось отстоять.

Меньше чем через два года все восстановили и начали внутреннюю отделку. Интересен указ от 1 февраля 1720 года об украшении зала для приема иностранных «министров» (послов): «В Камор-Аудиенции сделать балдахин бархотный с позументом и с бахромою золотою и под тем балдахином приступ о трех ступенях… а креслы двои с алмазы и каменьями и ковры… взять из Москвы…» Уже осенью того же года царь принимал в этой зале польское посольство. Государь сидел на золоченом троне, обитом малиновым бархатом. Зеленый чехол балдахина перекликался с зеленым бархатом на стенах. Темно-зеленые занавесы с золотыми кистями и позументами закрывали входные двери. Прямо перед троном три больших окна глядели на Троицкую площадь, три других — на широкую Неву и пожелтевшую листву Летнего сада за рекой.

На Троицкой площади суетился народ. Растревоженным ульем гудела толпа у Гостиного двора. О чем-то спорили подвыпившие гуляки у питейного дома. Возчики с надсадным криком пытались вытолкнуть засевшую в грязи телегу с поклажей. Суетно и неказисто. Непригодна Троицкая для большого плаца Петербурга.

Еще осенью 1718 года Петр Алексеевич говорил с Трезини о будущей главной площади столицы. Чтобы была просторная, нарядная и величественная. И коль скоро решено возвести город на Васильевском острове, то лучшего места, чем Стрелка, не найти…

На первый взгляд всего-навсего мыс, разделяющий Неву на Большую и Малую. Но с этого мыса открывается удивительная панорама: прямо перед тобой крепость, левее — Городовой остров, справа — Адмиралтейство. Единым взглядом можно увидеть Зимний и Летний дворцы. И далеко уходит широкая Нева, изогнувшаяся у Выборгской стороны. Стрелка связывает воедино город, разметавшийся по обеим сторонам реки. Здесь естественный центр Петербурга.

Когда город только рождался, когда старались быстрее укрепить фортецию и обнести валами Адмиралтейство, на Стрелке поставили пять ветряных мельниц пилить доски. Вид их радовал: как в любимой Голландии. Потом на южном берегу (где теперь Зоологический институт) поднялся дворец Прасковьи Федоровны, вдовы царя Ивана Алексеевича, женщины разумной и уважаемой. Одновременно заложили «каменный дом библиотеки и кунст каморы» по чертежам Георга Иоганна Маттарнови. На северной стороне поставил свой дом московский губернатор К. Нарышкин. А потом, выполняя указ о заселении Васильевского острова, стали возводить на Стрелке свои хоромы князь Черкасский, Строгановы, вице-губернатор Петербурга С. Клокачев, генеральша Полонская и другие. Правда, строили, как хотели, не соблюдая регламента.

Главная площадь столицы — дело государственное. И создавать ее следует, сообразуясь со всеми административными начинаниями. Таково требование государя. Именно теперь, когда военные действия не отвлекают внимания, Петр Алексеевич всерьез решил заняться преобразованием России. Если за первые десять лет войны он издал 500 указов, а за вторые — 1238, то почти столько же обнародовано за последующие пять лет, вплоть до дня смерти 28 января 1725 года. Вероятно, торопила болезнь. Хотел оставить после себя разумный порядок.

По замыслу Петра, на главной площади приморской столицы обязаны размещаться высшие государственные учреждения и торговый порт. Трезини