Шрифт:
Закладка:
— Сколько лет может прослужить такая дверь? Давно ли она у вас? — спросил я у пожилой женщины через переводчика, потому что хэнаньский говор, хотя он и близок пекинскому, я сам понимал не больше чем наполовину.
— Она была еще при деде… Я не знаю, сколько ей лет, — отвечала крестьянка.
Дверь была из сандалового дерева:
В другом доме меня поразило вообще отсутствие двери. Ее заменял плотный плетеный камышовый полог. Хозяева объяснили, что у них тоже раньше была сандаловая дверь, но во время войны японский офицер остановился переночевать в их доме и велел расколоть дверь на дрова, чтобы приготовить себе завтрак. Он считал, что сандаловое дерево горит с особо приятным ароматом. Даже сейчас, хотя прошло уже больше двадцати лет, хозяева побелели от ненависти, рассказывая о таком варварстве. За долгие годы семья оказалась не в состоянии приобрести новую дверь взамен сожженной: привозное дерево недешево. Они мерзли каждую зиму из-за минутной прихоти японского оккупанта.
В каждом доме, где мы побывали, держали свинью, а то и две. Китайские свиньи — высокорослые, худые, черно-белые, с длинной щетиной и очень проворные. Кормят их скудно, поэтому свиньи дают только мясо, а не сало. Мясо едят по большим праздникам.
За околицей располагались приусадебные участки крестьянских семей. Они по площади крохотны, но удобрены, политы, и каждый комочек земли буквально перетерт руками. С ранней весны и до поздней осени с них собирают урожай овощей, начиная просто с зелени, похожей на наш шпинат, только погрубее и гораздо урожайнее, затем лука-порея, баклажанов и кончая осенним турнепсом.
В августе на огородах царили баклажаны. Они походили на маленькие деревья, около метра высотой, а с них свисали плоды, не стручкообразные, а круглые, похожие на огромные помидоры, только синего цвета.
По краям участка у тропок росла китайская конопля, из. семян которой крестьяне жали масло.
Деревенская жизнь шла практически без денег. Рынка не было, до ближайшего города — Аньяна — не близко. Все деньги, которые только попадали в крестьянские руки, уходили на покупку одежды по талонам. Хотя нормы выдачи на человека были низкими и не каждый год можно было сшить штаны из новой ткани, крестьянам постоянно не хватало денег, чтобы выкупить ее.
Нас, иностранных гостей, в деревне принимали радушно.
VI. Августовские погромы
Вечером 20 августа, когда поезд доставил нас в Пекин, было прохладно и сыро. Лужи на перроне, на площади. Недавно прошла гроза. Нас с Ма еще в вокзальном туннеле встретил Сюй.
— Вас ждет такси.
Сюй необычно собран, сосредоточен.
Такси?! Ма поражен. Ведь это нарушение экономии. Для встречи и проводов иностранцев университет всегда предоставляет свою машину с шофером. Это и экономнее, и приличнее.
— Канцелярии запрещено брать машины. Гараж взят под контроль хунвэйбинами, — коротко поясняет Сюй.
— Какими хунвэйбинами?! — Ма ничего не понимает.
— В университете созданы два отряда хунвэйбинов. Как, ты этого не знаешь?
Ма потрясен. Какие перемены!
В такси Сюй вежливо осведомляется у меня, как прошла поездка. Ма не дает мне раскрыть рта и восторженно тараторит без умолку сам.
— Очень, очень хорошо! Были в Яньани — революционной базе. Осмотрели все места, где жил и работал председатель Мао… Я везу товарищам памятные значки, фото и конверты с марками, на них очень красиво изображен председатель!..
— А мы видели председателя на Тяньаньмэне… Два раза!
На лице Ма отчаяние.
— Это только я видел два раза, — гордо говорит Сюй. — А есть такие, кто видел его три раза. Председатель Мао здоров, очень здоров!
— Как я отстал от вас всех! — с горечью проговорил Ма.
— Но зато ты побывал в Яньани, — утешал его Сюй.
Сюя так и распирало от желания рассказать Ма новость. Его не могло удержать от этого даже мое присутствие.
— Председатель Мао призвал революционную молодежь создавать отряды хунвэйбинов, чтобы защитить его от врагов и сохранить красный цвет нашего государства, — сообщил он. — У нас сначала возникло больше двенадцати отрядов, но они вскоре объединились, и теперь у нас два крупных отряда — отряд «Цзинганшань»[5] и отряд «Маоцзэдунизм».
— Какое между ними различие?
— Большое. Во-первых, в них входят ребята с разных факультетов, а во-вторых, у них различен боевой дух…
— Ты тоже вступил в отряд? — перебил его Ма.
— Пока нет. Ты же знаешь — я член партии. А нас не берут без испытательного срока…
Воцарилось молчание, такое красноречивое, что я не выдержал и оглянулся на Ма. Впившись пальцами в колени, Ма глядел в одну точку. Мысль его лихорадочно работала — ведь он тоже был членом партии.
— Это ужасно, что я так долго не был в Пекине! Как я завидую вам всем, кто видел председателя Мао! — проговорил он наконец, и в голосе его звучала растерянность.
— Я прохожу испытательный срок при отряде «Цзинганшань», — оживился Сюй. — После выборов комитета культурной революции мы поочередно возглавляем канцелярию — я и еще двое товарищей. Я вынужден был работать с комитетом культурной революции, иначе было нельзя, — извиняющимся тоном объяснил Сюй. — Наш отряд хоть кое с чем и не согласен…
— А кто же выступает против комитета? — не в силах скрыть волнения, выспрашивал у него Ма.
— Отряд «Маоцзэдунизм». Они хотят разогнать комитет.
— Что происходит на филологическом?
— Большинство поддерживает отряд «Маоцзэдунизм». Первый и второй курсы — самые активные.
Слабо освещенные вечерние улицы китайской столицы, омытые дождем, были малолюдны. Мы проехали через весь город, почти не останавливаясь. Вот и университетские ворота.
— А-а-а-а! — ворвался внутрь машины рёв толпы.
Десятки лиц заглядывали к нам в окна, десятки рук схватились за корпус маленькой машины.
— Не шевелись! — сказал мне Сюй.
Вместе с Ма они высунулись в боковые дверцы и закричали во все горло:
— Машина канцелярии по работе с иностранцами! Пропуск утвержден комитетом культурной революции!
В толпе молодежи я видел не только студентов, но и много школьников.
Сюй отчаянно махал в воздухе какой-то бумажкой. От проходной военным шагом подошли двое с красными повязками и значками с изображением Мао Цзэ-дуна на груди.
