пришли на нашу землю, чтобы убивать, грабить, разрушать и обращать в рабство, но найдут здесь лишь свою могилу и как награду – берёзовый крест на ней. И я от лица своих товарищей обещаю вам, что мы сделаем всё, чтобы таких наград враг получил как можно больше. Знайте и верьте: враг будет разбит, Победа будет за нами!

Из Дома радио возвращались на той же «эмке». Вначале заехали в Смольный, где водитель получил задание отвезти нас на аэродром, и потом уже направились к себе.

Едва переехав через Большеохтинский мост, почти прямо напротив Смольного, машина задёргалась, и двигатель заглох. Водитель залез под капот и через пару минут виновато развёл руками.

– Это надолго, товарищи. Вы уж извините.

– Ничего, дойдём. – Аркадий закинул за плечи вещмешок, который мы так и не открывали. – Тут не так уж и далеко, и я знаю короткую дорогу.

Город был мрачен. Как же сильно он отличался от того города, каким я его, хоть и мельком, знал. Сюда бы того Колю из Уренгоя, который в 2017 году лил крокодиловы слёзы с трибуны Бундестага по «невинно погибшим людям», как он назвал немецких зольдат, чтобы он всем своим гнилым ливером прочувствовал всю их «безвинность».

Разыгравшаяся метель только добавляла в окружающий пейзаж мрачных тонов. Редкие прохожие (а в такую погоду мало кто рискнёт выйти из дома) едва передвигали ноги. Несколько раз нам встречались люди, везущие куда-то саночки с замотанными в простыни телами умерших. На стенах многих домов были крупные надписи «Бомбоубежище» со стрелкой-указателем и «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна!».

– Ты не комиссар, а Иван Сусанин, – бурчал я на Аркадия, перебираясь через очередной сугроб.

Гайдар на это лишь махал рукой и продолжал идти какими-то одному ему ведомыми дворами и проулками. Хорошо хоть пропуска на право прохода во время комендантского часа нам выдали. Начало смеркаться. Отсутствие какого-либо освещения на улицах и тёмные окна делали окружающую действительность похожей на сюжет апокалипсиса. А что, если не апокалипсис, творится вокруг? И наши люди смогли его пережить и победить.

Обойдя очередную кучу снега следом за Гайдаром, я едва не налетел на его спину: Аркадий резко остановился. Я обошёл его и увидел сидящую прямо на снегу женщину, одетую в лёгонькое пальтишко и с головой, замотанной в видавший виды шерстяной платок. А на улице, между прочим, довольно крепкий морозец, и даже просто смотреть на эту женщину было откровенно холодно. Её плечи слегка вздрагивали в беззвучном плаче.

Рядом с женщиной стоял маленький ребёнок, больше похожий на медвежонка. Такое впечатление создавалось из-за намотанного на него крест-накрест через плечи толстого платка и большой зимней шапки, завязанной на подбородке. Ребёнок чуть заметно гладил плечо женщины своей варежкой. Перед ними лежали перевёрнутые сани и рассыпанные на снегу дрова, довольно внушительная охапка. А дрова в Ленинграде сейчас тоже немалая ценность.

– Гражданочка, что с вами? – первым среагировал Гайдар.

Женщина вздрогнула от неожиданности и подняла на нас глаза. По её щекам текли слёзы.

– Я встать не могу, – чуть слышно прошептала она, и такая горечь была в её словах, что сердце сжалось.

Гайдар опять опередил меня и помог женщине встать.

– Катенька.

Она подалась к ребёнку, но я уже подхватил, как оказалось, девочку на руки. М-да, веса в ней чуть больше, чем в котёнке, да и то скорее из-за одежды.

Девочка внимательно посмотрела мне в лицо и вдруг крепко обхватила мою шею.

– Папка… Папочка…

Хотя девочка произнесла это очень тихо, но все её услышали. Женщина резко закрыла лицо руками и от этого едва опять не упала. Пришлось мне свободной рукой приобнять её и прижать к себе: иначе удержать её я не мог.

– Так, гражданочка, – сказал Гайдар, – давайте-ка мы вас до вашего дома проводим, а то вы так не дойдёте. – И принялся собирать на санки лежащие на снегу дрова.

Идти оказалось недалеко. Женщина уже пришла в себя и всё порывалась забрать у меня с рук девочку. Куда там! Малышка словно стальными тисками обхватила мою шею – так, что не оторвёшь. Аркадий, пыхтя сзади, тащил сани с дровами. Удивительно, как эта хрупкая женщина допёрла такую вязанку.

В квартиру на третьем этаже сани с дровами Гайдар едва затащил. Во всяком случае, в промёрзшем подъезде пар от него валил, как от паровоза. Я, по понятным причинам, помочь ему просто физически не мог: в одной руке у меня была девочка, а другой я поддерживал женщину. Интересно, как она собиралась таскать дрова в квартиру? Она и без них-то идёт так, что того и гляди упадёт.

И вот как их оставить одних? Они же пропадут.

– Ой, спасибо вам, товарищи. – Женщина прижала сжатые кулачки к груди. – Я же думала, что всё, так мы с Катенькой там и останемся, а утром нас найдут замёрзших. Мне дрова выделили, и мы за ними ходили, а у меня голова вдруг закружилась, и я упала. Думала, посижу, всё пройдёт, встану, и мы до дома дойдём, а встать не смогла. Если бы не вы… – Она всхлипнула. – А давайте я вас кипятком угощу. Правда, к нему у нас больше ничего нет, но ведь и просто кипятком можно согреться. Только печку надо затопить.

– Кипяток – это очень даже хорошо. – Гайдар вытер пот со лба, хотя в квартире было ненамного теплее, чем на улице. – А печку мы сейчас затопим. Показывайте, где она у вас.

– Катенька, отпусти товарища и покажи, где у нас печка.

Женщина опять попыталась снять у меня с рук девочку.

– Это не тавались, а папа. – Девчушка, картавя, повернулась к матери. – Он плисол ко мне. Это мой папа.

– Катенька, это не папа, – едва не плача, произнесла женщина и погладила дочь. – Слезай, это некрасиво. Ты уже большая, чтобы на руках сидеть.

– Идём, Катя-котёнок, покажешь вашу квартиру, а потом затопим печку, согреемся и будем пить кипяток.

Я через силу улыбнулся девочке. А мне не улыбаться, мне по-волчьи завыть захотелось от тяжести, сжавшей сердце. Сколько же страданий обрушилось на этого маленького, только что начавшего жить человечка. Хотелось взять её и, как котёнка, засунуть к себе за пазуху, нежно прижав и укутав во что-нибудь мягонькое.

Девчушка сдалась и нехотя слезла с моих рук.

– Папа, а как тебя зовут?

Детская непосредственность на мгновение вогнала меня в ступор.

– Меня зовут Илья, а вот этого дядю – Аркадий.

– Ой, а я Светлана.

Женщина протянула мне свою худенькую ладонь, которую я с величайшей осторожностью пожал.