те, кто вернулся после смены.

Народ здесь из Молдавии. И этот черноволосый парень, что явился сейчас с улицы, тоже наверняка молдаванин, хотя он на чистом русском языке приветствовал Махидиль и Латифа. У него голубые глаза, черная шапка волос, а в разговоре такой акцент, будто во рту виноградина.

— Добро пожаловать, дорогие гости! — весело поздоровался он, скидывая полушубок. — Хорошо, что вы не стали ждать машины, — продолжал он, присаживаясь к огню. — Когда идешь, обязательно дойдешь. Хуже нет — стоять и сидеть. Мороз не пощадит, как не пощадил сейчас моего друга.

Махидиль вспомнила, что по дороге им повстречались две безнадежно застрявшие машины. Похоже, этот парень был одним из водителей. Да он и сам подтвердил это.

— Пока я ходил в Туябулак, искал трактор, друг мой застыл. Доставил его в санчасть.

Кто-то сунул водителю в руку кружку, и он, громко причмокивая, стал прихлебывать горячий чай.

Махидиль так устала, что у нее смыкались глаза. Хорошо бы вздремнуть, но начальник участка Тешабай-ака развел огонь в мангале, сделанном из железной бочки. Кто-то резал сало, чистил лук. Пусть знают все, что Тешабай от души рад гостям, хотя они и соперники в соревновании. Гостеприимство превыше всего.

— Зря беспокоитесь, Тешабай, — сказал Латиф.

— Что за беспокойство! В кои веки пожаловали, так неужели я вас пловом не угощу?

В казане уже шипело сало, запахло жареным луком.

— Порой мне кажется, плохи наши дела, — неожиданно пожаловался Тешабай-ака, смахивая в казан нарезанную морковь. — Было принято решение закончить строительство насосной станции к концу этого года, а сегодня на дворе уже двадцать второе. Новый год на носу...

— Так ведь погода задерживает стройку, — заметила Махидиль.

— Мы и не такую погоду видели, пострашнее. Нет, дело в другом. Во-первых, запчасти. А главное — до сих пор не получена техническая документация. Это связывает нас по рукам и ногам. Ждем, ждем, и все впустую. Язык устал спрашивать. Когда ни спросишь, один ответ — скоро, а когда припрут сроки, забегают, как ошпаренные. Оглушат криком: давай-давай! Командовать легче, чем дело делать. Пусть, конечно, это останется между нами, но наш главный инженер слабоват. Дела толком не знает, что ли? Прямо до удивления. Приезжает, кричит, командует, а спросишь дело — отмахивается.

— Да, бывают такие люди, — кивнул Латиф. Ты стараешься, бьешься, а он и в ус не дует... Не расстраивайтесь, Тешабай-ака, если пятнадцать дней луна темная, то и пятнадцать — светлая. И не такие главные инженеры садятся в лужу.

Тешабай возразил:

— Э-э, нет, дорогой Латифджан, вы просто не знаете таких людей. Он скорей нас с вами посадит в лужу, а сам сухим из воды выйдет. Пусть сестричка не думает, что Тешабай-ака сплетничает про наше начальство, я говорю потому, что досада съедает.

— Она не маленькая, сама разберется, что к чему! — Латиф с нежностью посмотрел на девушку.

— Да, я кое-что стала понимать, — улыбнулась Махидиль.

— Молодец, сестричка, — продолжал Тешабай. — Сама жизнь учит, что плохо и что хорошо. Нужно бояться тех, кто мнит себя единственным умником и думает, что знает больше других. Мне известно, что вам нужны кое-какие детали, а у нас они валяются под ногами. Я замолвил слово, хотел подкинуть их вам, так что вы думаете, он сказал? «Не вмешивайтесь, они сами достанут». — Тешабай помолчал и с грустью добавил: — Как говорится в народе, черт пожалел божье добро.

Махидиль думала о том, что Хашим и в самом деле не на своем месте, и от этого страдают не только Тешабай-ака или она, а их общее дело.

— Сестричка уже носом клюет, — сказал Тешабай. — Потерпите чуток, сейчас поспеет плов. Плачь не плачь, а есть-пить надо. А то еще говорят: без ужина подушка под головой вертится.

Плов получился на редкость вкусный, так и напрашивался на похвалу. И Махидиль похвалила Тешабая, хотя спать ей хотелось больше, чем есть.

Но когда, наконец, она легла, сон как рукой сняло. Обрывки фраз, голоса Тешабая, Латифа неотвязно звучали в ушах. И она думала о том, что если люди страстно пожелали дать воду пустыне, то ничто и никто не может помешать им. Сегодня такие, как Хашим, еще могут ставить палки в колеса, но завтра, как сказал Тешабай, даже бык не будет пить воду из их рук.

Она лежала на левом боку и чувствовала, как бьется сердце. Может, поэтому она не спит? Махидиль повернулась на правый бок, но все равно сон не приходил. Латифджан, Латифджан... Она все еще чувствовала на своем лице его дыхание, как там в метель, на дороге. Почему он не поцеловал ее? А что бы она сделала, если бы поцеловал?

Махидиль вздрогнула, вспомнив, как он осторожно приподнял ее за плечи. Даже когда он молчит, ей кажется, она знает, о чем он думает. Она читает его мысли, как интересную книгу. На каждой странице — что-то новое... «Одно плохо: что он решил отказаться от своих замыслов. Но я помогу ему. Наверное, матушка права: я люблю его. Разве это плохо? Весна не бывает без цветов, так почему моя молодость должна быть без любви? Душа тоскует без любви, как пустыня без воды. Человек жаждет любви, чтоб согреть душу. Такова жизнь».

Махидиль закрыла глаза, попыталась заставить себя ни о чем не думать и вдруг вспомнила Гуляма-ака. Этот человек тревожил ее... Потом Махидиль увидела себя маленькой девочкой на какой-то улице: она шла и стучалась в чужие двери. Усталость взяла свое, и Махидиль заснула.

ГЛАВА ПЯТАЯ

I

Узнав, что Рахимов заинтересовался идеей Гуляма-ака, Хашим забеспокоился. Если начальник треста подпадет под влияние Гуляма-ака и Даниярова, начнет поддерживать их, то все его, Хашима, планы пойдут ко дну и потонут. Эх, глупец! Что стоило пораньше дать знать Данилевичу? Этим бы он, во-первых, лишний раз продемонстрировал преданность своему учителю, во-вторых, профессор наверняка приехал бы сам или же письмом пригрозил критиканам.

Но и теперь еще не поздно. Для этого надо только укротить Гуляма-ака. Он труслив как заяц. Достаточно прикрикнуть на него.

С этой целью он и явился к своему помощнику.