— Слушай, хорошо, что мы едем в Испанию, — закончив со сборами, упала Ирка в кресло. Да устала, но не обессилела, словно открылось очередное второе дыхание. Она даже спать не хотела. — От сувениров из Сомали маму же кондрат хватит, — пояснила она свою мысль. — А из Испании — ничего. Из Испании — нормально. Опять же там рядом в Ла-Коруньей город Сантьяго-де-Компостела. Слышал про путь Святого Иакова? Эль Камино де Сантьяго?

Глава 42

— Про путь паломников? Путь духовного очищения и открытия своего внутреннего мира? Почти восемьсот километров, что надо пройти пешком? — Ирка ждала, что он пошутит: «Нет, не слышал». Но он удивил: — Даже хотел однажды пройти.

— Серьёзно? Вот и мама хотела. Одно время была просто одержима этой идеей. И на форумах сидела, и носки шерстяные сама вязала, как там учили: никакого хлопка, а то сотрёшь ноги. Только шерсть, только хард-кор! С кем-то там переписывалась, даже попутчиков нашла. Но что-то не сложилось. Перегорела. Говорит, настолько во всё погрузилась, что словно уже прошла. Настолько детально и в красках себе представила, что побоялась, реальность её разочарует. А ты почему не пошёл?

— Не нашёл столько свободного времени, — пожал плечами Вадим. — Это же почти два месяца в пути. Но однажды обязательно пройду. А пока у меня было своё маленькое паломничество. В Австралию.

Ирка вытаращила глаза.

— Разве там есть какие-то святые места?

— Для аборигенов — конечно. Но меня интересовало другое, — загадочно улыбнулся Вадим.

Ирка подозрительно прищурилась.

— Только не говори…

— Вадим засмеялся.

— Именно так. Я искал твоего фотографа. Вернее, не искал, — его явки-пароли есть по всему интернету, что его искать, — а приехал кое о чём его спросить.

— О чём это?

— Хотел узнать, как ему удалось тебя разлюбить, — всё так же загадочно улыбнулся Воскресенский.

— И как? — рассмеялась Ирка. — Узнал?

— Даже спрашивать не пришлось. Всё просто. Он гей, — шепнул ей на ухо Вадим, развернулся и пошёл, подхватив на ходу полотенце.

— Подожди. Как гей? — хлопала ресницами Ирка. — Хочешь сказать, я спала с геем?

— А ты с ним спала? — усмехнулся Вадик.

— Ну-у-у… нет. Мы как бы дружили.

Он развёл руками: «Что и следовало доказать».

— Ладно, я в душ и спать. Увидимся утром.

— У него жена! Дети! — крикнула Ирка. — И вообще-то, уже утро.

— Значит, просто увидимся, — стянул через голову рубашку Вадим. — И это он жена. В Австралии разрешены однополые браки, усыновление детей и вспомогательные репродуктивные технологии. У них с мужем двое детей, каждому из которых один из них отец. Кстати, я купил у него твою фотографию.

— Не может быть! Он же сказал, что удалил все.

— Представь себе, — пожал широкими плечами Воскресенский, словно говоря: «Все врут!». Но как при этом красиво играли его чёртовы мышцы! — Она осталась в Москве. Отлично подошла к новой чёрной спальне. На обратном пути покажу.

— Да ты полон секретов, Воскресенский, — усмехнулась Ирка.

— Ну, не только я. Мои секреты, похоже, ерунда по сравнению с тайнами, что хранят некоторые, — намекнул он на Петьку.

В душе зашумела вода. Засранец не закрыл дверь: Ирка видела его во всей красе сквозь матовую дверцу душа. Но, к счастью, это искушение из тех, с которыми она легко справлялась.

Поспать Ирке толком, конечно, так и не удалось. Да она не стремилась.

Лежала, глядя в потолок, и думала о разном. О Линор Горалик, например.

Ирка даже сохранила цитату из её книги:

«…Они говорят ей, уже в самолёте: «Жаклин, может быть, вы хотите переодеться?» А она вся в его крови, колготки в крови, и белые перчатки в крови. И она говорит: «Что? Нет! Я хочу, чтобы весь мир видел, что сделали эти подонки!» Ну, дальше такой себе фильм, по мне, так длинный немножко, но зато я потом три дня знаешь, про что думала? Что я бы эти перчатки никогда не сняла. Не смогла бы. Если бы такая любовь, как у неё была, я всю жизнь бы ходила в этих перчатках. Ну, то есть, наверное, я бы сошла с ума сначала и была бы сумасшедшая старуха в перчатках с кровью президента Кеннеди…».

Ирка подумала, что, наверно, тоже никогда бы не сняла ту рубаху в крови Вадима, что была на ней во время взрыва. И когда ехала обратно домой из госпиталя Мартини и когда ходила в ней по гостиничному номеру, глотая водку как лекарство, седая от горя и пыли, уже была похожа на ту старуху. Она ведь так её и не постирала, ту белую рубаху, так и положила в чемодан всю в крови.

По дороге до аэропорта Могадишо, Ирка думала, какое счастье, что у неё есть непросроченный шенген. Какое счастье, что она работала в хорошем турагентстве, где всем сотрудникам оформили визу на пять лет, иначе Испания бы ей только снилась.

Турецкие авиалинии обещали доставить их после Джибути в Аддис-Абебу, после столицы Эфиопии в Мадрид, а оттуда в аэропорт Ла-Корунья уже завтра к утру.

В аэропорт Могадишо они приехали на «своём» пикапе.

Тепло попрощались с охраной. Как-то прикипели они к молчаливым парням с автоматами за этот месяц. Людей с оружием, внутрь, естественно, не пустили, а вот Весельчак сидел с ними до самого отправления.

Ирка бы, конечно, со своей прямотой с чувством послала бы его матом, но Вадим — чёртов дипломат, который делал выводы, но умел не заводить врагов.

О чём они болтали, Ирка не спрашивала. Смотрела в окно на тонкую полоску моря за военной техникой двух баз: Африканского союза и миссии ООН. Смотрела и прощалась.

Прощалась с грустью. Как-то сроднилась она с этой трудной страной. Негостеприимной, опасной, жестокой, но настоящей, как сама жизнь. «Наверное, — думала она, — я даже буду скучать. И, может, захочу приехать снова. Когда-нибудь, может, в далёкой старости, когда всё здесь наладится, образуется… А может, и не захочу... ведь это будет уже совсем другая страна».

— Ну, что, пора? — окликнул её Вадим, когда объявили рейс на Джибути.