— Нет! — крикнула Ирка, когда один из её автоматчиков наставил на змею дуло. — Нет.

Змея смерила её взглядом и не торопясь поползла в тень.

Вы когда-нибудь видели побледневшего негра?

Ирка тоже думала, что это оксюморон. Оказалось, нет. Её телохранитель, что едва не выстрелил в змею, обливался ледяным потом и шептал побелевшими губами:

— Мамба. Мамба, — показывал за спину на храм и всё повторял: — Мамба.

— Чёрная мамба, — зачитывал Ирке с экрана ноута Вадим. Удивил, она-то думала, он знает всё на свете наизусть. — Ядовитая змея, распространённая на всей территории Африки. Длина змеи может превышать три метра, что делает её второй по величине ядовитой змеёй после королевской кобры. Это также одна из наиболее быстрых змей в мире. Своё название получила благодаря чёрной окраске внутренней полости пасти, похожей на чернила. Общий окрас змеи варьируется от тёмно-оливкового до серовато-коричневого, обычно с металлическим блеском. Чёрные мамбы очень легко возбуждаются и крайне агрессивны. Яд обладает высокой токсичностью. Нейротоксины приводят к параличу и остановке дыхания. Стопроцентная летальность. Бр-р-р! — добавил он от себя и передёрнулся.

— Не такая уж она была и страшная, — отмахнулась Ирка. — Чего, конечно, по нашему телохранителю не скажешь. Парня пришлось приводить в чувства. Но убивать её не было нужды, — предупредила она реплику Вадима.

Сказать, что Ирка почувствовала что-то мистическое в её появлении, словно ответ на её молитвы, что змея словно приползла к ней, Ирка, конечно, не стала. Тем более, кто знает, что это значило. Предупреждение? Подсказку? Намёк?

Гадать она не стала, но почему-то ей нестерпимо захотелось позвонить Старой карге.

Ирка так и сделала.

Карга трубку ожидаемо не взяла. Нюся сказала, что Алевтина Викентьевна тяжело болела, но уже пошла на поправку, велела кланяться.

— Ира, — окликнула её Нюся, когда Ирка уже попрощалась и почти положила трубку. Окликнула и смутилась.

— Ну, говори, — ответила ей Ирка.

— Может, это, конечно, ничего не значит. Но когда Алевтина Викентьевна болела, она всё повторяла: «Ла-Корунья. Скажи ведьме: Ла-Корунья».

— Час от часу не легче. И что это значит?

— Я не знаю, — совсем оробела Нюся. — Но, кажется, это где-то в Испании.

— Где? Ладно, скажи Старой карге, пусть поправляется. И поменьше читает Сервантеса или кого она там вечно декламирует, Лорку?

.

— ...И в полночь на край долины

увёл я жену чужую,

а думал – она невинна, — читала Ирка с экрана, стоя у окна в палате Вадима, пока ждала его с процедуры.

— М-м-м… Федерико Гарсия Лорка, певец любви и смерти. Неожиданно, — заглянул Вадим через плечо и добавил заговорщицки: — Сядь.

— Серьёзно? — покачнулась Ирка, почувствовав слабость в ногах, и рухнула на стул. — Ты что-нибудь узнал?

— Всё, — качнул он головой, когда вошла женщина в зелёной униформе госпиталя.

Сердце забилось так, что Ирке стало плохо. В глазах потемнело. В голове зашумело. Но боясь пошевелиться, она приготовилась слушать до конца что бы ей ни сказали.

В тот день в Могадишо был очередной большой теракт, рассказала доктор, её звали Диана. Взорвали две машины, начинённых взрывчаткой. Много погибших, очень много раненых, все больницы переполнены, врачи не успевали принимать пострадавших.

Кто, когда привёз обгоревшего парня с тремя пулевыми ранениями, истекающего кровью, никто из персонала не заметил. Парень был без сознания, документов при нём не было, и он был не единственным белокожим пациентом в больнице — машины взорвали в самом центре города, где было много туристов, работников дипломатических служб, сотрудников дипмиссий, турецкого посольства.

Парня откачали, подлатали, он пришёл в себя. Тут-то и выяснилось, что притащили его террористы. И зачем-то он им сильно нужен. Настолько, что врачу угрожали, даже обещали взорвать к чёртовой матери весь госпиталь, если парня не подлечат.

— Но врачи клиники — люди опытные, нам угрозы приходится в день по нескольку раз слышать, — улыбнулась доктор, темноволосая, лет сорока.

О том, что парень пришёл в себя, этим людям, бряцающим оружием, не сказали. На фоне теракта, унёсшего жизни стольких людей, принёсшего столько боли и горя, даже давшие клятву Гиппократа не испытывали к этим людям приязни. Оказать помощь — пожалуйста, но помогать издеваться над человеком, за которого они явно хотели получить выкуп, вот ещё.

— Вы знаете, как хоронят людей по мусульманской традиции? — неожиданно спросила она.

— Без гроба, обернув тканью савана, — подсказал Вадим.

— И мулла или мужчина-мусульманин читает над усопшим молитву, — кивнула доктор. — В тот день умерших было много. Места в морге, холодильников на всех не хватает. А в такой жаре тела портятся быстро. Поэтому всех умерших в больнице, безымянных и кого родственники не имели возможности увезти к себе в деревню, хоронили сразу за счёт госпиталя.

— Террористам сказали, что он умер, — перевёл Вадим. — Если надо, пусть идут, ищут, кто им нужен и отправили на церемонию.

Один из них орал, что пленный неверный, и в качестве аргумента приводил цвет кожи и светлые волосы. «На меня посмотри, — показал на себя врач-турок, который с ними разговаривал. — Я тоже светлый и голубоглазый. И я мусульманин. А перед богом все равны».

— Нарушить проводимый обряд, да ещё в присутствии муллы осквернять тела, одинаково замотанные белыми простынями, не могли позволить себе даже самые радикальные экстремисты. Поэтому официально безымянного белого парня похоронили на кладбище госпиталя, о чём в журнале госпиталя сделана запись, — подала она Ирке копию.

— А на самом деле? — выдохнула Ирка.

— На самом деле вашего мужа увезли в госпиталь Мамы Хавы, — снова перевёл Вадим и сам удивился. — Куда?

— Я знаю, что это за госпиталь, — подскочила Ирка.

В «Больнице Мамы Хавы» работала её подруга Инна.

— Подождите, но там ведь, — запнулась она. — Там принимают только женщин. Это скорее перинатальный центр и родильный дом. Моя подруга работала там акушером-гинекологом, — повернулась она к Вадиму.

— Тогда понятно, почему мы до него не доехали, — кивнул Вадим.

— Да, специализируется он именно на гинекологии, но во время крупных терактов людей везли и туда, лишь бы были места и оказана помощь. Там, как, впрочем, и везде, не отказывают никому, — встала врач. — Ну а что